Селеста Шабрильян - Грабители золота

21 декабря 1852 года, на первом этаже дома, находящегося в одном из уединенных кварталов Лондона, происходила небольшая немая сцена, которая была бы безынтересной для нас, если бы лица, сидевшие вокруг стола, не должны были играть важную роль в этой истории.

Этот дом был построен из кирпича и походил на все английские жилища: внутри белые занавески, чисто вымытый кафельный пол, медный дверной молоток блестит, как золотой, входные ступеньки могут потягаться чистотой с мрамором камина, справа, поверх молотка, табличка, на которой написано: «Доктор Ивенс».

В салоне находились четыре человека: вероятно, они были чрезвычайно озабочены, так как чай, без сомнения разлитый уже давно по чашкам, перестал дымиться.

Тот, кто хоть сколько-нибудь знаком с привычками наших северных соседей, знает, что только важные обстоятельства могут сделать англичан безразличными к аромату чая. Доктор Ивенс оперся локтем о стол и смотрел на горевшую лампу. Это был мужчина в возрасте между сорока и сорока пятью годами; его волосы, некогда имевшие мягкую светлую окраску, начинала серебрить седина; его бакенбарды были слегка рыжеватого оттенка, но из-за румяных щек это не было очень заметно; его лоб, матовый и благородный, прибавлял выразительности ясным голубым глазам, в которых сверкали ум и энергия. Он был невысокого роста и в меру упитан.

Напротив него сидела женщина его возраста; высокая, темноволосая, худощавая, с добрыми темными глазами. Должно быть, она была когда-то красива, но теперь красота ее совершенно поблекла и вновь ожила в двух дочерях, сидевших по обе стороны от нее. Миссис Ивенс устремила пристальный взгляд на картинку в «Иллюстрасьон», но она ее не видела, хоть и не сводила с нее глаз, так как была, подобно своему мужу, погружена в глубокую задумчивость.

Мелида, младшая из девушек, вертела в руках маленькую эмалированную коробочку, чтобы, по меньшей мере, придать себе солидности; эту коробку ей нужно было открыть, поскольку она ее еще не разбила. В восемнадцать лет серьезная мысль не в силах заставить нас быть неподвижными. Мелида была блондинкой. Ее волосы, вившиеся вокруг головы, придавали ей полудетский вид, которому не противоречила нежность и тонкость черт ее лица. Она была невысокого роста, великолепно сложена. Бывают капризы природы, из-за которых на красивое лицо чрезвычайно походит лицо дурное, но при виде рядом с нею доктора невозможно было не сказать: эта красивая девушка – его дочь! Ее красота, хотя более утонченная, напоминала красоту отца.

Эмерод, ее сестре, было двадцать два года. Пышные черные волосы, собранные на затылке лентой и свободно падавшие на плечи, походили на вороново крыло. Большие глаза ее могли выражать согласно ее воле нежность или строгость. В этот момент она рассматривала висевшую на стене картину, изображающую происшествие в море. На первом плане пассажиры спасались в лодках, а судно, перед тем, как затонуть, выбрасывало языки пламени, которые пытались взвиться чуть не до самого неба. Эти страшные факелы освещали потерпевших кораблекрушение, боровшихся за жизнь в лодках, слишком маленьких, чтобы вместить всех. Те, кто уже считали себя спасенными, были сброшены в море. Одна женщина протягивала с мольбой руки, а мужчина замахнулся веслом, чтобы ударить ее и не дать взобраться в лодку.

Эмерод смотрела на эту картину, и ее мысль деятельно работала, так как она испытывала какое-то нервное потрясение.

Доктор первым нарушил молчание.

– Ах! – сказал он, откидываясь на спинку стула, – нужно принять важное решение; если бы я был один, то не колебался бы, но из-за вас это невозможно. Как предложить женщинам путешествие в пять тысяч миль?

Сестры переглянулись. Каждая хотела ответить, но все же они подождали, чтобы заговорила мать.

– Мой друг, – ответила миссис Ивенс, – когда нужно, мы больше не женщины, мы во всем уподобимся вам; где вы пройдете, там пройдем и мы, где будете вы, там будем и мы. Только одно может устрашить нас – быть разделенными с вами. Вы – глава семьи, Все, что бы вы ни делали, вы делаете хорошо. Наши дочери только могут восхищаться вами за вашу храбрость, так как в вашем возрасте родину охотно не покидают. Я прожила уже две трети своей жизни и предпочла бы кончить свои дни там, где я родилась. Но мы на грани разорения, а вы хотите, чтобы они стали богатыми; и в самом деле, что станется с ними, если Господь призовет вас к себе?