Карин Монк - Чужая вина

— Ну что ж. Мальчишка оказался совершенно беспомощен в этом деле, а мисс Макфейл не обнаружила никакой пропажи. Полагаю, мы можем откланяться, — предложил Томпсон, неуверенно глядя на констебля.

— Еще нет, — возразил Драммонд, не сводя глаз с Женевьевы. — С вашего позволения, мисс Макфейл, я бы хотел произвести здесь обыск.

Женевьеву бросило в жар.

— Я хотел бы осмотреть ваш каретный сарай, — уточнил констебль, заметив внезапный испуг девушки. — Маловероятно, что мы найдем нашего заключенного, но, как я уже упоминал, мы обыскиваем все наружные строения. Возможно, лорд Рэдмонд провел здесь ночь без вашего ведома.

Женевьева облегченно вздохнула.

— Конечно. Оливер проводит вас.

— В этом нет надобности, — вставая, произнес Драммонд, — Я уверен, мы сможем найти сарай сами.

— Нет уж, лучше я вас провожу, — сказал Оливер, неожиданно появляясь в дверях. — Не хочу, чтобы вы топтались по моему саду, — цветы хотя и в зимней спячке, но им это не понравится. Сейчас возьму куртку. — И он снова исчез.

— Еще один, которого вам никогда не удастся исправить, — заметил констебль Драммонд, почесывая бакенбарды. — Надеюсь, мисс Макфейл, вы присматриваете за ценными вещами, держа в доме столько преступников. Будет жаль, если вас ограбят в ответ на ваше великодушие — пускай даже опрометчивое.

— Кроме детей, у меня здесь нет никаких подлинных ценностей, констебль, — спокойно отозвалась Женевьева. — Все остальное не составит труда заменить. И никто из здесь живущих, включая Оливера, не помышляет о том, чтобы украсть что-нибудь в этом доме или, если на то пошло, где-нибудь еще.

— Будем надеяться. — Драммонд надел шляпу. — Не только ради вас, но и ради них. Доброго дня. — Кратко кивнув Женевьеве, он вышел из комнаты.

Ледяной ветер ворвался в вестибюль, когда констебль открыл парадную дверь.

— Всего хорошего, мисс Макфейл, — попрощался начальник тюрьмы, надевая пальто и шляпу.

— Эй, подождите меня! — Оливер нахлобучил видавшую виды фетровую шляпу и поспешил за ними так быстро, как ему позволяли старческие ноги.

Женевьева закрыла парадную дверь и прислонилась к ней, пытаясь унять сердцебиение.

Потом она, подхватив юбки, — стала медленно подниматься по лестнице.

Солнечный свет согревал Хейдона, охватывая все его тело ласковым теплом, облегчая резкую колющую боль, которая мучила его всю ночь. Усталый мозг то и дело впадал в дремоту. Мерно тикали часы. Где-то вдалеке слышались разговоры, но голоса звучали еле-еле, слов было не разобрать. Да и какое это имело значение? Сладковатый запах печеного хлеба плыл в воздухе, смешиваясь с пряным ароматом жареного мяса и овощей. Хейдон не хотел открывать глаза, боясь очнуться в зловонной тюремной камере, где ему нечего ожидать, кроме казни.

Дверь открылась. Послышался шелковистый шорох юбок, сопровождаемый запахами душистого мыла, апельсина и каких-то неведомых экзотических цветов. Хейдон лежал неподвижно, хотя представлял себе почти с кристальной четкостью появление прекрасной мисс Макфейл. Он жаждал ощутить ее ладонь на своей коже, увидеть очертания ее округлой груди, почувствовать блаженную влажную прохладу, которую приносили ему обтирания.

Но Женевьева молча остановилась поодаль. Почувствовав какие-то перемены в ее поведении, Хейдон открыл глаза и понял, что он не ошибся.

— Доброе утро, лорд Рэдмонд.

Голос Женевьевы звучал холодно, но больше всего его расстроило выражение ее лица. В глазах уже не было того сострадания, с каким она смотрела на него в тюремной камере. Хейдон не мог в точности припомнить ее взгляда прошлой ночью, но был убежден, что в нем отсутствовала теперешняя напряженная враждебность. Что произошло? Она так преданно ухаживала за ним всю ночь, а сейчас смотрела с презрением и настороженностью.

— Что случилось? — хрипло осведомился он.

— Я хочу задать вам один вопрос, лорд Рэдмонд, — начала Женевьева. — Дайте слово ответить на него честно, что бы там ни было. Это самое меньшее, что вы можете для меня сделать, помня, как я рискую, помогая вам. Вы даете мне слово?

Ледяное отчаяние нахлынуло на Хейдона. Окутанный зыбкой пеленой дремоты, он только что лежал и убаюкивал себя мыслью, что теперь ему ничего не угрожает. Но нет, не похоже. Он был слишком слаб, и, если эта красивая, чем-то взволнованная женщина решит выдать его властям, он будет казнен еще до захода солнца. Хейдон не мог смириться со своей беспомощностью. Жизнь его висит на волоске, он ничего не мог поделать, и это наполняло Хейдона бессильной яростью.