Виктория Холт - Три короны

– Но, говорят, моя кузина Барбара Вилльерс имеет больше привилегий, чем королева Екатерина.

Неужели она впрямь лукавила, подтрунивала над матерью? И это в неполных одиннадцать лет? Леди Франциска подумала, что ее дочь заслуживает хорошей порки. Да, взбучка могла бы пойти ей на пользу.

– Ступай к себе, – сказала она. – Но запомни мои слова. Я желаю, чтобы ты подружилась с леди Марией. Дружба, начавшаяся в детстве, иногда продолжается всю жизнь. Никогда не забывай об этом.

– Не забуду, мама, – заверила ее Елизавета.

Леди Франциска с дочерьми встретила принцесс, как только те вошли во дворец.

Она встала на колени и высоко подняла руки.

– Дорогие мои, давайте на сей раз раз обойдемся без церемоний! – воскликнула леди Франциска. – Добро пожаловать, миледи Мария и миледи Анна. Уверена, отныне мы с вами заживем одной дружной семьей.

Мария подумала, что их семья будет уж слишком большой. У леди Франциски было шесть дочерей: Елизавета, Екатерина, Барбара, Анна, Генриетта и Мария. Имя Барбары Вилльерс она слышала чаще других, но никак не могла понять, почему, произнося его, люди обычно понижали голос и многозначительно переглядывались.

Леди Франциска степенно встала с колен, взяла Марию за руку и повела показывать ее апартаменты. Анна с радостью увидела, что они находились рядом с ее собственными покоями. Новая гувернантка произвела хорошее впечатление на обеих принцесс, но Мария все равно хотела вернуться в Йорк, где осталась ее мать и куда так часто наведывался отец; она немного тревожилась, потому что чувствовала перемену, произошедшую в ее жизни, и эта перемена ей не нравилась. Анна не разделяла ее беспокойства; она верила, что в Ричмонде ее будут баловать точно так же, как в Йорке.

Мария так не думала. Слишком уж неотступно за ней следовала Елизавета Вилльерс. Та была намного старше, выглядела очень умной девочкой и все время присматривалась к ней – как казалось, критически.

Ближайшие дни и впрямь выдались не совсем спокойными. И в основном – из-за Елизаветы Вилльерс.

В королевских покоях накрывали ужин. В числе приглашенных были Барбара Вилльерс, она же леди Кастлмейн – главная гостья, – Рочестер, Седли и еще несколько избранных придворных. Вечер обещал быть сугубо интимным, и король заранее предвкушал множество наслаждений, по обыкновению открывающихся скромным, но продолжительным застольем. Сегодня он мог допоздна щеголять остроумием, а позже остаться наедине с Барбарой. Приятная перспектива для мужчины, познавшего горечь изгнания.

Ему вдруг вспомнилась пословица: «Коронованной голове спокойный сон неведом». Что верно, то верно. Не потому что это в его характере – изводить себя ненужными заботами. Он не привык принимать слишком близко к сердцу государственные проблемы и намеревался до конца своих дней наслаждаться жизнью, но вот одна тревожная мысль все-таки преследовала его. Дело в том, что он дал слово не допустить повторения своих скитаний по белому свету, и в этой клятве было гораздо больше искренности, чем в прочих его заверениях.

У него хватало чувства юмора, чтобы смеяться над собой – грешник на английском троне, вот так нравы, господствующие в обществе! Я был бы неплохим королем, думал он, если бы женщины не значили для меня так много. Однако чувственность родилась вместе с ним, как и в случае с его братом Яковом. Тот мог бы стать счастливейшим из мужчин, если бы в мире не существовало женщин.

Такими уж нас создала природа, размышлял Карл. Он припоминал различные рассказы о своем деде по материнской линии. Генрих Четвертый был величайшим королем в истории Франции – но имел такую же слабость, как и его внуки.

Разумеется, нет ничего плохого в любви к женщине – даже если последняя не состоит в браке с тобой. Взять хотя бы другого французского короля, Генриха Второго, – тот всю жизнь поддерживал вполне приличную связь с Дианой де Пуатье. Однако тут все было иначе. Здесь речь шла не о женщине, а о женщинах – многих и самых разнообразных. Например, ухаживая за Барбарой Вилльерс, он думал о Франциске Стюарт, о хорошенькой актрисочке с Друри-Лейн… и о прочих. Думал и о своей бедной супруге Екатерине, имевшей несчастье полюбить его раньше, чем она осознала, к какому сорту мужчин он относится.

Сложность заключалась в том, что он слишком любил их всех – ни одной не желал причинять боль или доставлять какие-либо неприятности; каждой обещал одни только удовольствия, и, разумеется, все вместе эти обещания были невыполнимы. Может быть, в Барбаре его привлекало как раз то, что она чаще кричала от ярости, чем плакала от бессилия.