Виктория Холт: Власть без славы

Исполнила я свой долг перед Богом? Не уверена. Да, страна вернулась в лоно римско-католической церкви, но надолго ли? Будущее имело неясные очертания. C чем столкнется моя преемница, которой не терпится надеть корону?

То, что на престол вступит Елизавета, ни у кого уже не вызывало сомнений. Ждали только моей смерти. Народ был готов видеть ее своей королевой, надеясь, что при ней жить в Англии станет легче.

Медленно тянулась череда дней. Я слабела и почти не вставала с постели. Реджинальд был еще жив, но оба мы были не в силах навестить друг друга.

Теперь официальные визиты наносились в Хэтфилд – к Елизавете. Филип, как мне сообщили, прислал специальное распоряжение испанцам, находившимся в Англии, проявлять к Елизавете повышенное внимание и почтительность.

Значит, и он ждал моей смерти… Но не приезжал.

Мне давно казалось, что Елизавета нравится Филипу, – еще тогда, когда он вышел из-за ширмы, возбужденный, с загоревшимся взором… Только сейчас я отчетливо поняла, что он женится на ней, когда я умру.

Смерть казалась мне теперь избавлением. Моя сестра, моя вечная соперница, полная жизненных сил, очаровательная, непредсказуемая Елизавета… Она всегда была умнее меня, всегда стремилась только к тому, что ей на пользу. Теперь она займет мое место.

Прекратятся казни, погаснут костры – кончится все то, за что меня возненавидел мой народ. Англия не допустит на своей земле инквизиции.

«Мария Кровавая»… В моих ушах не смолкали вопли мучеников, в ноздри проникал едкий запах сожженных тел. Я молила у Бога прощения. Я думала, что исполняю Его волю, но народ отвернулся от меня, добавив к моему имени это страшное слово – «кровавая». «Мария Кровавая» звучало как приговор.

Но почему? Почему я? Другие совершили более тяжкие преступления! За время моего правления в пламени костров погибло 300 человек, тогда как тысячи пали жертвами святой инквизиции! Изабелла, Фердинанд, наконец, император Карл, приказавший закопать живьем 30 000 человек, – о них никто не вспоминает. И только меня назвали Марией Кровавой.

Я радовалась приближению смерти. Королевский двор почти опустел – кому охота навещать полумертвую старуху?

Чем меня помянут? Тем, что я посылала на костер людей, силой навязывая свою веру?

Я устала жить, а люди устали ждать, когда я умру.

Со мной остались только Сьюзан, Джейн и несколько преданных слуг.

Сьюзан безуспешно старалась меня развлечь. Она принесла бумагу и перья, сказав, что лучше писать, чем без конца думать о прошлом.

– Моя душа изнемогает, Сьюзан, от множества ран, но одна – самая мучительная.

– Если бы король знал, что вы так больны, уверена, он бы приехал, – слукавила она.

– Не будем себя обманывать, милая Сьюзан. Но меня мучит мысль не о Филипе. Я страдаю из-за Кале. Когда я умру, Кале камнем будет лежать у меня на сердце. Ведь это я отдала его французам. Я и никто другой. И все ради того, чтобы удержать Филипа. Меня всегда подводили чувства. Они всегда были причиной моих страданий.

– Нет, не всегда, – возразила Сьюзан. – Из-за любви к нам с Джейн вы не страдали. Мы же будем любить вас до самой смерти.

Я приподнялась на подушках, обняла Сьюзан и Джейн, пожелав им счастья. Потом попросила оставить меня одну.

Когда они вышли, я взяла перо, бумагу и написала:

«Приказываю всем покинуть королевский дворец».

Пусть они уйдут, подумала я, – королева умерла. Больше мне нечего сказать. Скоро под сводами замка в Хэтфилде прозвучит: «Да здравствует королева!»