Виктория Александер - Да будет любовь!

– А ты не заметил, – Уортон прищурился, – что это сводит всех нас с ума?

Хелмсли рассмеялся:

– Не говори вздор!

Оливер нахмурился:

– Когда ты прекращаешь связь с женщиной или перестаешь флиртовать с молодой леди, они, судя по всему, нисколько не сердятся на тебя…

– Разумеется, не сердятся. А почему бы им… – неожиданно Джонатон замолчал. – Впрочем, что ты конкретно имеешь в виду?

Оливер понизил голос:

– Тебе когда-нибудь случалось разозлить женщину до такой степени, что она швыряла в тебя вазу?

– Или давала пощечины? – предложил Уортон. – Била изо всех сил?

– Бросала твою одежду в камин, и тебе не оставалось ничего другого, как тайком пробираться к карете, накинув на себя лишь прозрачный женский халат? – подхватил Кавендиш. – Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду…

– Не могу сказать, что вполне понимаю, – стоически возразил Хелмсли. – И не вижу ничего дурного в том, чтобы быть приятным.

– Но ведь чем-то ты пожертвовал ради того, чтобы быть приятным?

– Пожертвовал? – Брови Хелмсли взлетели вверх. – И чем же именно?

– Страстью. – В голосе Уортона послышалось сожаление.

Хелмсли фыркнул:

– Вздор, я…

– В твоих связях никогда не было страсти, старина, – наставительно произнес Оливер, – я хочу сказать, настоящей страсти.

– Но это же смешно! – В голосе Хелмсли слышалось возмущение. – Я переживал безграничную страсть и, можно сказать, весь пропитан страстью! Страсть буквально преследует меня. Я никогда не слышал жалоб на то, что мне недостает страсти. – Хелмсли быстро опорожнил бокал. – А вы говорите – недостаток страсти!

– Это не та страсть, – пояснил Оливер. – Мы говорим о страсти души, страсти сердца.

Уортон кивнул.

– О любви, если хочешь знать.

Кавендиш поднял свой бокал.

– Да, о любви.

– О любви, Джонатон. – Оливер устремил на приятеля пристальный взгляд. – Впрочем, можешь называть это, как тебе нравится. Ты никогда не влюблялся без оглядки, никогда не был охвачен пожаром страсти. Вот почему вы с леди, с которой ты встретился взглядом, способны пойти разными дорогами, не бросая друг другу взаимных упреков.

– И без обещаний неумирающей любви. – Уортон небрежно махнул рукой. – Даже без угроз…

– Без того, что члены семьи клянутся идти по твоему следу хоть на край земли, чтобы разделать тебя, словно гуся, если ты… – Кавендиш поморщился. – К несчастью, такое случилось со мной…

Уортон неподвижно уставился на Кавендиша; в его глазах читалось одновременно и благоговение, и недоверие.

– Интересно, где только ты находишь для этого время…

Кавендиш усмехнулся:

– По правде сказать, я и сам не знаю.

– В этом нет ничего забавного, – мягко возразил Хелмсли. – Я в такой же степени страстный, как и вы, а может, даже больше. Просто я превращаю свои страсти в прозу.

Оливер сдержал улыбку: он знал, что Хелмсли воображает себя вторым Чарлзом Диккенсом, хотя пока опубликовал всего лишь единственное стихотворение. Крестный отец Хелмсли был весьма уважаемым издателем, а его мать писала приключенческие и любовные романы. Конечно же, он мог бы опубликоваться, но предпочитал предлагать свои опусы под вымышленным именем, желая, чтобы публика оценила его заслуги, а не семейные связи. Неподкупность Хелмсли оставалась непоколебимой, хотя его гордость подвергалась болезненному испытанию.

– Вероятно, – Хелмсли задумчиво посмотрел на друзей, – не отсутствие страсти стало причиной ваших обвинений, а мое искусство и, могу прибавить, успех в общении с прекрасным полом.

Оливер и Уортон обменялись взглядами, а Кавендиш презрительно фыркнул.

– Просто пока ты не попадал в слишком скандальные ситуации.

– И не попаду. – Хелмсли поднялся и отвесил друзьям изысканный поклон. – Я настоящий джентльмен. Это сочетается с присущим мне обаянием и пониманием женской природы. По этой причине мы обходимся без взаимных упреков и дурацких обещаний, а также, – он задумчиво посмотрел на Кавендиша, – без угроз, если леди и я решили расстаться. Что касается идеальной невесты, то я в точности знаю, чего я хочу. Как только я найду ее, то не стану зря терять время и предложу ей стать моей женой. Это мое знание приносит мне удовлетворение, как и положено всякому знанию. – На губах Хелмсли мелькнула торжествующая улыбка. – Вот те мои достоинства, которые сводят вас с ума!

– В один прекрасный день, старик, ты со своей самоуверенностью потерпишь фиаско. – В голосе Уортона прозвучало что-то зловещее.