Карен Хокинс - Навеки твой

– Лорд Маклейн, может быть, нам с вами следовало бы обсудить все где-нибудь в…

Венеция не дала ему договорить.

– Нет! – воскликнула она и, прищурившись, обратилась к Рейвенскрофту: – Вы что-то скрыли от меня?

– Да… то есть нет… или, скажем, я скрыл совершенную мелочь…

– Что именно?

Рейвенскрофт поморщился:

– Венеция, не надо…

Грегор усмехнулся, подвинул кресло на самую середину комнаты и уселся, закинув ногу на ногу.

– Продолжайте, – предложил он.

Венеция подбоченилась.

– Вам непременно хотелось прийти на помощь?

– Я рисковал сломать себе шею, когда скакал сюда в такую погоду именно с этой целью, но вы сообщили, что в моем присутствии нет нужды. – Грегор пожал плечами. – Так что я просто позволю себе поразвлечься.

– Ухудшать и без того скверное положение непростительно.

– Прошу прощения, – извинился Грегор с той своей обезоруживающей полуулыбкой, от которой Венеция испытывала внутренний жар. – Каким образом, скажите на милость, я мог бы ухудшить положение?

Венеция терпеть не могла, когда Грегор оказывался прав, но теперь она сдержалась и обратилась к Рейвенскрофту:

– Вы должны покончить с этим. Лорд Маклейн не уйдет до тех пор, пока вы не выложите все напрямик.

Рейвенскрофт устремил на Грегора уничтожающий взгляд, а тот поднял руки вверх и рассмеялся:

– Не смотрите на меня так свирепо! Я не из тех, кто готов драться с кем бы то ни было на дуэли из-за пустяков.

Венеция делала вид, будто не обращает внимания на Грегора, но это давалось ей нелегко. Он небрежно раскинулся в кресле, вытянув вперед ноги в мокрых и грязных сапогах и мешая остальным участникам разговора свободно двигаться по комнате. В промокшей одежде, с волосами, закурчавившимися от сырости, со смешливыми искорками в зеленых глазах, Грегор был неотразим. Даже шрам на левой щеке казался привлекательным, загадочным, напоминающим об опасности.

– Итак, Рейвенскрофт? – обратился Грегор к тому, кого только что назвал щенком. – Расскажете ли вы мисс Оугилви о вашем умысле? Или мне самому это сделать?

– Да, я готов рассказать ей, – произнес Рейвенскрофт мрачным тоном, который вывел Венецию из терпения. – Прежде всего, мисс Оугилви, вы должны понять, что, несмотря ни на что, повторяю, несмотря ни на что, я здесь потому, что безумно люблю вас.

– Ну и? – поторопил его Грегор.

– И мне необходимо было покинуть страну из-за дуэли, в которой я должен был участвовать.

Венеция растерянно заморгала:

– Ничего не понимаю.

Рейвенскрофт вздохнул:

– То, что случилось… Это была не моя вина, но на прошлой неделе мы с лордом Алстером играли в карты в клубе «Уайтс». Он обвинил меня в жульничестве, и я…

– А вы жульничали? – перебил его Грегор.

– Нет! – сорвался тот на крик. – Я уронил карту на пол. Не подумав, наклонился и поднял ее. Тогда Алстер… имел наглость заявить, что я играю нечестно.

Грегор поднял брови:

– Вы и в самом деле подняли в разгар игры карту с пола?

– Нуда, поднял. Я уронил ее и не заметил этого… Я знаю, что мне не следовало так поступать, но это была дама, а мне… мне так важно было…

– Черт побери! – Грегор бросил на Венецию взгляд, полный юмора. – Вы и вправду хотите выйти замуж за этого глупца?

Рейвенскрофт сжал кулаки и густо покраснел. Венеция даже не посмотрела на него.

– Я никогда не говорила, что собираюсь замуж за кого бы то ни было. Я лишь сказала, что Рейвенскрофт джентльмен. По крайней мере я так считала.

– На него было бы забавно смотреть, – в раздумье произнес Грегор. – Это все равно что поселить, у себя в доме маленькую обезьянку.

– Милорд! – Рейвенскрофт шагнул вперед, в глазах у него вспыхнул гнев.

– Сядьте, – сказал Грегор равнодушно.

– Милорд, я не позволю вам…

– Сядьте!

На этот раз голос Грегора был подобен грому небесному, а зеленые глаза потемнели, как вода в бушующем море. Крик его отозвался эхом где-то за стенами комнаты.

Рейвенскрофт ударил ногой о ножку стула и застыл на месте.

Венеции показалось, что сердце ее вот-вот вырвется из груди. Грегор редко терял самообладание даже в гневе. За все годы их дружбы она могла бы сосчитать такие случаи по пальцам одной руки.

А сейчас он гневался на нее. Она никогда не думала, что такое может быть, и это потрясло ее до глубины души. «Ведь это же Грегор, всего лишь Грегор, – твердила она себе, стараясь успокоить отчаянно бьющееся сердце. – Я знаю его целую вечность». Но эти самоутешения не оказывали на нее желаемого действия.