Джулиана Гарнетт: Клятва рыцаря

Кора улыбнулась. Да, она и сама походила на волчицу. Так многие с укором называли ее, но она с гордостью носила это прозвище. Разве это не похвала, когда тебя называют именем отважного и сильного зверя. Да, они хорошо знали ее, эти слабодушные дураки и трусы. При одном только намеке, что ее хотят запугать, она кипела от ярости. Ее возмущало, что в последние годы отец стал больше заботиться о своей шкуре, чем о собственной чести. Как он только мог!..

Из открытой двери комнаты пахнуло холодом. Сопровождающие Кору воины разом остановились и выжидательно посмотрели на нее.

– Всё, болваны, – сквозь зубы процедила она. – Возвращайтесь теперь к отцу и к тем жирным грудастым девкам, которым нравится ваше жалкое общество.

Один из них бросил на нее обиженный взгляд.

– У вас злой язык, миледи, это всем известно. Говорят, вы общаетесь с самим дьяволом, и я верю, что это так.

Кора грозно сдвинула брови, уловив непочтительный тон слуги, а Шеба тут же встала рядом, вздыбив белую шерсть под рукой своей госпожи. Увидев это, стражник бросил нервный взгляд на волчицу и невольно отступил.

Кора удовлетворенно улыбнулась:

– Верь этому, Хардред. Да, я шепчусь с духами деревьев в ночи. Я пляшу с демонами под священными дубами и могу избавиться от такого ничтожества, как ты, одним щелчком вот этих пальцев.

Она щелкнула пальцами, и Шеба легла у ее ног, издав низкое глухое рычание. Хардред тут же ретировался, держа ладонь на рукояти меча и не спуская испуганных глаз с волчицы.

– Нечисть! – выкрикнул он. – Вы обе!

Пятясь, он натолкнулся спиной на своего товарища, и тут же оба исчезли в темноте коридора.

Кора с презрением покачала головой, слыша шум их торопливо удалявшихся шагов. Болваны! Вот такие недоумки остались у них, после того как король Гарольд проиграл битву при Гастингсе и множество славных воинов погибло вместе с ним [1]. Лишь немногие служили Бэльфору сейчас, а когда-то толпы храбрых воинов наполняли его зал. Она невольно закрыла лицо руками, не в силах вспоминать о тех днях.

Небольшая масляная лампа горела на столе возле кровати, на которой она спала еще с тех пор, как была маленькой девочкой. В этой лампе никогда не использовался рыбий жир, поскольку он смердел и наполнял комнату едким дымом. Кора открыла ставни, и в комнату ворвался свежий воздух, пахнущий морем. От дуновения ветерка заколебались выцветшие гобелены на стенах. Весна. Скоро земля возродится к новой жизни и крошечные зеленые ростки появятся на спящих полях. Где она сама будет тогда?..

Шеба ткнулась носом в ее руку, глухо заворчав: это было напоминание, что волчица проголодалась. Кора закрыла ставни и отвернулась от окна. Небольшой кусок мяса, круг сыра и полкаравая пресного хлеба лежали на деревянном блюде на столе, а рядом с ним стоял приземистый оловянный кувшин. Кора налила себе медовый напиток в чашку, а Шебе кинула кусок говядины, который та проглотила одним махом. Девушка слегка улыбнулась:

– Ах ты обжора! Хочешь еще?

Шеба довольно облизнулась, но ее горящие глаза были направлены на оставшийся кусок мяса с ожиданием и надеждой.

Кора встала на колени и ласково погладила ее по спине, приблизившись губами к самому уху.

– Нас только двое против Вильгельма, ты и я. Что нам делать без Вульфрика? Господи Боже, что же нам делать без него?..

Она зарылась лицом в густую белую шерсть волчицы и закрыла глаза.

Будущее представлялось ей тревожным и мрачным. Побежденному остается мало надежды. Но Кора дала себе клятву, что никогда не склонится добровольно перед врагом, и она сдержит свою клятву, даже если бы это стоило ей всего. Всего, даже жизни.

Йоркшир, Англия,

октябрь 1069 года

– Будь проклят этот старик за свое вероломство! Сколько человек погибло у сэра Саймона?

Гонец с трудом проглотил комок в горле.

– Около восьмидесяти человек, государь. И лошади захвачены. Те, что еще уцелели.

– Неплохо для этого сакского мятежника. – Вильгельм шумно вздохнул и устремил разгневанный взгляд на испуганного гонца. Ярость горела в его темных глазах, густые брови грозно сдвинулись у переносицы. Высокий и властный, король внушал почтение, даже когда находился в добром расположении духа, а сейчас на него было страшно смотреть. Рот Вильгельма скривился, и глубокие морщины обозначились по сторонам его крепко сжатых губ. – Что ты думаешь об этом мятежнике? – спросил он у Луве, стоявшего по правую сторону его кресла.