Линда Миллер: Грешный ангел

«…блистательная маленькая война…»

Спокейн, окруженный пшеничными полями, остался далеко позади. Паровоз с шумом тащил вагоны вдоль берега бурной реки Колумбии, поднимаясь все выше, к восточной части штата Вашингтон.

Усталая от дороги, перепачканная паровозной сажей, Бонни Мак Катчен впала в отчаяние. Ее темные волосы спутались и промокли от пота, от одежды несло табаком и паровозной гарью. Дорожный костюм из голубого сукна и накидка, отороченная черным бисером, измялись, а шляпа запылилась. Сквозь грязное окно вагона Бонни видела, как быстро несутся воды реки. Беря начало высоко в горах Канады, Колумбия пересекает территорию Вашингтона и на протяжении трехсот миль образует естественную границу между этим штатом и Орегоном.

До того, как здесь проложили железную дорогу, опасную реку с ее порогами, перекатами и водоворотами отважно бороздили пароходы, но теперь, в 1898 году, эти большие суда отошли в прошлое. Мощная река, не укрощенная человеком, с ревом несла в океан огромные массы воды.

Бонни вздохнула. Мистер Теодор Рузвельт, частый гость за их столом в Нью-Йорке, всегда утверждал, что нация должна уделять больше внимания защите рек и сохранять девственные земли. Такие ресурсы, настаивал Рузвельт, пока еще богатые и многочисленные, нельзя считать неисчерпаемыми. Бонни не возражала ему, однако сейчас, когда поезд безжалостно увозил ее оттого, что было для нее дороже всего в жизни, воспоминания о Рузвельте вызвали у нее раздражение.

Если бы не его радикальные взгляды на события в Испании, ей, возможно, не пришлось бы покинуть Нью-Йорк, а Элаю – отправиться воевать на Кубу.

Газеты писали, что там, на покрытых джунглями островах, где тучами летают москиты, испанцы творят неслыханные злодеяния над «простодушными» туземцами. Бонни попыталась успокоиться. Пока она не возьмет себя в руки, ей не следует думать ни о Кубе, ни о том, где теперь Элай.

Чтобы отвлечься. Бонни стала украдкой разглядывать пассажиров. По другую сторону прохода сидел мужчина, уткнувшись в помятую и, видимо, старую газету «Нью-Йорк Джорнел», издаваемую мистером Херстом. Семья из четырех человек, расположившаяся напротив, решила размяться, поднявшись, они направились к узкому проходу.

Бонни наблюдала за этими странными людьми.

Мужчина и мальчик, оба огненно—рыжие, были одеты в дешевые костюмы. Рисунок и расцветка накинутых на них пледов резали глаз и вызывали недоумение. Женщина с золотистыми, тщательно завитыми волосами была в потрепанном платье из розовой тафты.

Девочка, на вид лет двенадцати, разительно отличалась от других членов этой необычной семьи. Очень хорошенькая, с блестящими каштановыми волосами, падающими на спину, зелеными глазами и свежей кожей. Она была в простеньком коричневом платье, немного помятом, но чистом и опрятном. Когда семья вернулась и уселась на свои места, покрытые сажей, Бонни поймала ее взгляд: в нем сквозило такое одиночество, не свойственное этому возрасту, что Бонни стало не по себе.

Помрачнев, Бонни отвела глаза.

– Это актеры, – вдруг негромко и снисходительно произнес мужской голос.

Бонни увидела, что читавший газету мужчина поднялся и направляется к ней: высокий, хорошо сложенный, голубоглазый, с каштановыми волосами и такими же усами. На нем были дорогой серый костюм и шелковая сорочка. Золотая цепочка от часов, подрагивающая при ходьбе, придавала ему уверенный и респектабельный вид. Даже не попросив разрешения, он сел рядом с Бонни и сложил газету. От него приятно пахло кастильским мылом и мятой.

– Актеры? – тихо переспросила Бонни. Она всегда восхищалась актерами и любила театр, но горько пожалела об этом в тот день, когда в ее жизни произошла трагедия.

Незнакомец кивнул, и озорная искорка сверкнула в его глазах:

– Думаю, их пригласил в Нортридж театр «Помпеи». Обычно приглашают всю труппу, но, конечно, бывают и исключения.

Все это было так интересно Бонни, что она, пренебрегая приличиями, решила вступить в разговор с незнакомцем, столь бесцеремонно подсевшим к ней. Она еще раз украдкой взглянула на семейство актеров и перевела удивленные фиалковые глаза на своего соседа.

– Боже мой! Нортридж, должно быть, разросся и процветает. Когда я жила там, никакого театра, конечно, не было.

Мужчина улыбнулся, обнажив на редкость белые зубы.

– Театр создан за счет благотворительности «Общества самоусовершенствования», которое открыло и библиотеку, а по четвергам устраивает вечера поэзии.