Элизабет Ренье: Если это любовь

– И сейчас вы стали в колонии богатым и влиятельным человеком?

– У меня плантация в несколько тысяч акров и собственные пристани на Джеймс-Ривер, лесопилки, кожевенные заводы, отличные экипажи, породистые лошади, три сотни рабов.

– Рабов? – в ужасе переспросила девушка.

Он удивился:

– Конечно. Все крупные плантаторы имеют рабов.

– Но ведь это грешно, жестоко! – Ее голос задрожал от негодования.

– На моей плантации вы не найдете жестокости, – заверил он девушку. – Негры хорошо питаются, и я запретил любые телесные наказания. Я сам работаю от зари до зари.

– Но вы свободный человек, – настаивала она. – Вы вольны сами выбирать, как вам жить.

– А вы не находите, что им лучше жить на моей плантации? Они уверены, что всегда будут иметь пищу и кров, им никто и ничто не угрожает, о них заботятся, когда они болеют. Думаете, лучше жить в дикой Африке, полной всяких опасностей?

– Америка – чужая им страна. Я слышала, как их привозят туда, набивая в трюмы пароходов, как какой-нибудь скот.

– Не я захватил их в рабство, мисс, и не я привез их в Америку. Но если уж они там очутились и их выставили на продажу, а мне нужны рабочие руки, то что плохого я совершил?

– Если вы этого не понимаете…

Он не дал ей закончить фразу:

– Думаю, вы восхищаетесь своим отцом, мисс, не так ли? Но задумывались ли вы когда-нибудь о том, в каких условиях живут матросы на его кораблях, о душевном состоянии людей, обманутых подлыми вербовщиками?

– Да как вы можете сравнивать?! – возмущенно воскликнула она. – Чтобы мой отец одобрял такую… такую…

Он успокаивающе похлопал ее по руке, как будто девушка была ребенком.

– Прошу меня извинить, дорогая кузина. В тихой долине вы живете в уютном мирке, защищенная от всяческих проблем. С моей стороны просто грешно нарушать вашу безмятежность.

Она резко выдернула свою руку.

– Сначала вы надо мной подшучивали, а теперь явно насмехаетесь. Может, вы и рады, что приобрели кузину, мистер Куртни. Но уверяю вас, я этому вовсе не рада!

Она круто повернулась, взмахнув пышным подолом, и решительно направилась к дому.

Если быть до конца честной, невольно подумалось девушке, то нужно признать, что ее задевало не столько поведение, молодого человека, сколько его высказывания. «В течение четырех веков Трендэрроу принадлежал нашей семье, переходя от потомка к потомку по прямой линии». Он и был прямым потомком, тогда как у нее в жилах нет ни единой капли крови Пенуорденов. Когда Майлс об этом узнает, разве он не потребует своего наследства?

Кэролайн медленно вернулась к пруду, где все еще стоял Майлс. Потупив голову, она тихо сказала:

– Прошу вас, сэр, простите меня. – Отец очень рассердится, если узнает, что я была с вами нелюбезна.

– Признаюсь, сейчас меня меньше всего беспокоит реакция капитана Пенуордена. Я пытался понять, чем я смог так глубоко оскорбить вас? Вы просто не переносите мое присутствие. Вероятно, дамы из моего окружения живут в более реалистичном мире, вероятно, в Англии мне необходимо научиться иначе себя вести. Если я допустил ошибку в поведении по отношению к вам, прошу меня простить. Вы простите меня? – Он протянул ей руку.

Она хотела позволить ему лишь слегка коснуться своих пальцев, но Майлс поднес их к губам, а потом крепко сжал.

– Вы должны научить меня, моя маленькая кузина, как вести себя в Англии. И если я окажусь примерным учеником, может быть, я удостоюсь чести танцевать на вашей свадьбе?

– Свадьба? Я поняла так, что вы намерены провести в Англии очень мало времени?

– Кто знает? – Он пожал плечами. – Мне нужно устроить Пирса в английскую школу, а затем в Лондоне заключить несколько сделок и получить аудиенцию у некоторых министров по поручению моих товарищей из Виргинии. Если дядя согласится меня принять, я с удовольствием поживу в Трендэрроу. Этот дом полностью овладел моей душой.

Она высвободила свою руку и отвернулась, чтобы он не заметил, какой ужас охватил ее при этих словах. Всем сердцем она желала, чтобы поскорее приехал Тимоти и своим смехом развеял ее страхи, убедил ее, что она вообразила угрозу там, где ее не существует. Ах, как ей в эту минуту недоставало Тимоти, такого спокойного и надежного, такого предсказуемого.

Почувствовав в ушах нарастающий шум, который предшествовал обморокам, девушка ухватилась за грубые камни стены голубятни, из последних сил сопротивляясь постепенно обволакивающей ее темноте и головокружению.