Виктория Холт: Вечный любовник

У него на губах всегда играла ироническая улыбка, как будто он все время с удовольствием над чем-то посмеивался. Ничто не забавляло его больше, чем возможность сбить с кого-то спесь, и он так же весело смеялся удачной шутке, направленной против него самого.

Таких, каким рос Генрих, его дед называл настоящими мужчинами, и внук все больше и больше на него походил. Возможно, у него был более легкий характер, возможно, он отличался более острым умом, потому что, стремясь все и всегда делать по-своему, тем не менее находил учебу очень интересной. Наверное, Генрих никогда не смог сравняться интеллектом со своей бабушкой, Маргаритой Валуа, ну а кто во Франции смог бы? Маргарита была исключением, но она передала внуку часть своей любви к наукам и искусствам.

Была и еще одна особенность, которую Генрих унаследовал от деда, и она дала о себе знать уже в его юные годы – любовь к прекрасному полу. Женщины его пленяли, и когда они начинали понимать, какие чувства им овладевают, то тоже испытывали к нему влечение, и эта симпатия практически всегда была взаимной.

Даже когда Генрих был совсем маленьким, его большие темные глаза под высоким лбом, увенчанным шевелюрой густых вьющихся черных волос, привлекали женские взоры. Он улыбался им, любопытства ради дотрагивался пальцами до их грудей, и благодаря своему пытливому уму быстро понял, какое место в его жизни займут женщины. Они значили для него даже больше, чем охота на волков или серн, или уроки старого Ла Гошери, который по повелению матери будущего короля Наварры преподавал ему начала реформатского религиозного учения. Частенько, когда он сидел за книгами, его глаза поворачивались к окну в надежде увидеть очаровательную девушку, и, если это случалось, она приковывала все его внимание. Когда Генрих ехал верхом на лошади по горам, его глаза была заняты поисками какой-нибудь молодой крестьянки, которая так же ловко, как и он сам, карабкалась по скалам и могла бы составить ему компанию во время охоты.

А теперь, когда молодой принц ехал верхом на лошади по направлению к Нераку, все его мысли занимала Флоретта, дочь старшего садовника. Она была двумя годами старше Генриха, большой умницей и отнюдь не недотрогой. Как хорошо с ней в саду, с таким тщанием возделанном ее отцом! И сколько таких радостей ждет их впереди! Неудивительно, что по пути в Нерак принц пел и смеялся.

– Вы счастливы оттого, что едете в Нерак? – поинтересовался Ла Гошери, который скакал рядом с ним.

– Очень счастлив, – ответил ему Генрих.

– Вы предпочитаете его По?

– Я бы предпочел ехать в Нерак больше, чем в какое-либо другое место на земле, – с горячностью пояснил принц.

Молодые люди из его свиты громко рассмеялись. Обернувшись, Ла Гошери хмуро на них посмотрел. Он понял: причина их веселья – некая молодая особа в Нераке, которую жаждет увидеть его подопечный.

– Вы могли бы продолжить учебу в По с тем же успехом, что и в Нераке, – пробурчал Ла Гошери.

– О, не совсем так, не совсем так, – с деланной серьезностью возразил Генрих. – Уверяю вас, мой дорогой наставник, в Нераке моя учеба пойдет гораздо лучше, чем в По.

Снова раздался тот же веселый смех.

– Мой дорогой принц, – начал Ла Гошери, – если вы намереваетесь стать вождем гугенотов, – а нам так нужны достойные вожди! – вам надлежит с предельной серьезностью относиться к занятиям.

– Не беспокойтесь, мой друг, учеба меня очень увлекает.

Ла Гошери ничего не ответил. Что еще уготовил этот юноша своей праведнице матери? Он, Ла Гошери, делает все, что в его силах, чтобы предстать перед ней с достойным ее сыном – набожным и в то же время воинственным, молодым героем, готовым повести за собой гугенотов против католиков, с которыми, по прошествии некоторого времени, неизбежно должна начаться большая война по всей стране.

Он глянул на едущего рядом с ним полного сил и здоровья юношу, которого воспитывал. Французские принцы думают, что он растет чуть ли не во тьме, между тем наваррцы вполне могут им гордиться! Если бы только он был по-настоящему религиозным, если бы только стал более серьезным!

Генрих почувствовал испытующий взгляд учителя, и на его устах вновь заиграла саркастическая улыбка. Он знал, о чем думает Ла Гошери. Критические замечания не вызывали у него негодования, он всегда был готов терпеливо выслушивать советы, при этом лишь слегка пожимая плечами. Но в одном был непреклонен – в своем намерении всегда вести вот такую беззаботную жизнь.