Джо Гудмэн - Все в его поцелуе

Надо отдать им должное: никто из друзей не заговорил о том, что увидел, и Эван облегченно вздохнул. Он заправил рубашку в брюки. Раны еще не успели зажить, и рубашка прилипала к ним. Стараясь не замечать боли, он накинул жилет. Брендан Хэмптон, тот самый, которого они прозвали Нортом, взял пиджак и помог Эвану надеть его.

– Спасибо, – поблагодарил Эван, стараясь не встречаться с Нортом глазами.

Гейбриел Уитни, иначе Ист, предложил Эвану пирожное в сахарной глазури, одно из тех, что он получил с утренней почтой.

– Налетай. Я же не могу все съесть один, верно?

Эван достаточно вежливо кивнул и не стал с ним спорить.

Круглое брюшко Иста свидетельствовало о его пристрастиях. Он взял пирожное, и как ни в чем не бывало присел на край кровати, приглашая товарищей последовать его примеру.

Мэттью Форрестер, юный виконт Саутертон, присел, картинно откинув полу сшитого на заказ фрака и скрестив ноги. Он взял одно из предложенных Истом пирожных и с удовольствием откусил добрую половину. Говорил он с набитым ртом:

– Ты нам все расскажешь, когда захочешь, я полагаю. А если не захочешь, то и не надо. Мы ведь твои товарищи, Уэст.

Эван коротко кивнул. Кивок означал полное согласие. Он не сомневался в том, что друзья его, конечно, догадались, кто разукрасил его спину. От незаслуженного и жестокого герцогского наказания у Эвана осталось в душе щемящее чувство. У него до сих пор чесались руки от желания кого-нибудь отдубасить.

И, словно читая его мысли, Норт потер горбинку на своем носу.

– Хочешь подраться на кулаках? Я к твоим услугам. У тебя такой вид, словно ты мечтаешь кому-то врезать.

Ист ткнул себя кулаком под круглый подбородок.

– Пожалуйста, можешь ударить меня.

Саут указал на свою левую щеку, за которую запихнул большую часть пирожного.

– Давай, продемонстрируй свой коронный свингер. Хороший способ, чтобы подсластить пилюлю. Не хуже пирожного.

Эван молчал. В горле у него стоял ком, и говорить для него стало бы непосильным испытанием. Готовность друзей пострадать, для того чтобы он мог выместить накопившуюся обиду, напомнила ему историю о том, как они вообще стали друзьями.

Они никогда не имели ничего против его положения бастарда.

Эван, наконец, заговорил, с трудом сглатывая вязкую слюну, надеясь, что трудности речи они отнесут за счет съеденного пирожного.

– Я бы предпочел размазать по стенке одного из епископов.

– Отличная мысль, – живо отозвался Саут – он пожалел о том, что сам не сделал такого предложения.

– Отлично, – поддержал Ист, стряхивая с груди крошки.

– Великолепно, – одобрительно заметил Норт, вставая.

Друзья поднялись на ноги, и пошли к двери. Хотя предназначение их клуба они видели в том, чтобы быть «заклятыми врагами «Ордена епископов' », они никогда не лезли с ними в драку раньше. Компания прибыла на мощеный двор Хэмбрик-Холла, не зная, с чего бы им начать, когда один из епископов прошипел:

– Ублюдок.

Дальше все пошло как по маслу.

Ноябрь 1818 года

Она подумала, что могла бы услышать их смех. Ей говорили, что они всегда смеются, при любых обстоятельствах, когда собираются вместе. Но сегодня они уж точно не стали бы смеяться. Смерть – особенное обстоятельство.

– Проходите; мисс, не задерживайтесь.

Она притворилась, что не слышит. Не в первый раз. Может, он решит, что она глухая или слабоумная, и сделает для нее снисхождение. Дело не в том, что она старалась досадить ему – именно ему. Да и с чего бы ему велеть ей не задерживаться, если мешать все равно некому. В такой поздний час улица совершенно пуста.

Наверное, он упивался собственной значимостью. Раздулся как индюк, разоделся в роскошную ливрею с золотым позументом – наряд, который мог бы своим великолепием поспорить даже с одеждой королевских слуг. Он стоял как часовой на верхней ступени лестницы, охраняя вход в клуб для джентльменов столь рьяно, словно от его усердия зависела его жизнь. Хоти, по здравому размышлению, может, так оно и есть. Если бы только она могла пробить брешь в его обороне и проникнуть, туда – в мужской храм, окуренный дымом сигар, пропитанный запахом дорогой кожи кресел, то его бы немедленно уволили и ради того, чтобы прокормить семью, ему пришлось взяться за ремесло куда менее престижное и опасное – скажем, карманника.

И тогда вина за его преступления легла бы на ее совесть. Забавно, какой оборот может принять праздное раздумье. У нее почти хватило духу мысленно улыбнуться прихотливому ходу своих мыслей. Но, наверное, думать так мог лишь человек, измотанный донельзя, как сейчас она. Зубы ее вот-вот начнут выбивать дробь – так она промерзла: вечер выдался промозглым. Кутаясь в шерстяной промокший насквозь плащ и надвигая на глаза капюшон, она безуспешно старалась согреться и спрятаться от водяных струй, попадавших на лицо.