Бренда Джойс - Великолепие

С тех пор Николас не приходил в сознание. У него был сильный жар. Прошлой ночью лихорадка, слава Богу, чуть спала, и Кэролайн наконец решилась оставить его и взглянуть, как Катя, которая стала любимицей всех раненых. Она подавала им воду и перечитывала истершиеся на сгибах письма из дома. Они называли ее княжной и старались привлечь ее внимание. Катя очень повзрослела за последние сутки и уже не казалась шестилетним ребенком.

Вернувшись к Николасу, Кэролайн пощупала его лоб. Прохладный! Когда он метался в жару, Кэролайн испугалась, что Николас умрет. Сейчас опасность миновала, но отныне он, наверное, будет прихрамывать. Ну и что? Лишь бы был жив. Что бы ни произошло, ее чувства к нему останутся прежними.

У князя затрепетали ресницы.

— Николас?

Ресницы снова дрогнули.

Она наклонилась над ним, не смея надеяться на чудо.

— Николас? Это я, Кэролайн. Ты слышишь меня? Он медленно открыл глаза.

— Кэролайн, — чуть слышно проговорил Николас и нахмурился, что-то вспомнив.

— Катя здесь, — сказала она, сразу поняв, что его беспокоит. — Как только врачи позволят, я приведу ее к тебе.

Он улыбнулся ей, потом на лице его снова отразилась тревога.

— Как кузен?

— Очень плох. У него сильный жар, врачи не знают, выживет ли. Мы с Катей по очереди сидели возле него, убеждая, что он должен бороться за свою жизнь.

По щекам Николаса покатились слезы.

Кэролайн не могла этого вынести. Уткнувшись лицом в его грудь, она тоже расплакалась.

— Ты был очень болен, Николас. Слава Богу, что выжил.

— Я обязан тебе жизнью.

Кэролайн замерла. Для нее уже было не важно, имеет ли она право на что-то надеяться и есть ли у него жена. Кэролайн с облегчением сознавала одно, что они любят друг друга и живы — он, она и Катя.

— Ты не обязан мне ничем, — прошептала девушка.

— Не правда. Это ты спасла жизнь мне и Кате. Как мне отблагодарить тебя, Кэро? — Николас закрыл глаза, потом открыт их снова. — Я люблю тебя. Можно отплатить тебе любовью?

— Да. — Она вспомнила, как Николас вел себя в то утро в Петербурге, холодно и отчужденно. Словно угадав ее мысли, он сказал:

— Я и тогда любил тебя. Но пытался оттолкнуть тебя, чтобы соблюсти приличия. Я думал, что ты будешь несчастна, если наши отношения станут только любовной связью.

И Кэролайн поняла его. Ведь в глубине души она знала, что этому есть какое-то объяснение.

— Я больше не хочу соблюдать приличия, ибо осознала, что жизнь бесценна, как и наша любовь.

Николас улыбнулся, притянул ее к себе. И наконец поцеловал в губы.

— Ваше сиятельство, вам еще рано подниматься с постели и разгуливать.

— Вздор, — ответил Николас, тяжело опираясь на костыли. — Кузен пришел в себя, но никто из вас не может сказать мне, выживет ли он. Я хочу увидеть его.

Не обращая внимания на неодобрительный взгляд военного фельдшера, Николас откинул полог палатки и вышел. Его взору открылся полевой лазарет, разбитый под открытым небом. Тысячи раненых лежали на походных койках и носилках. Николасу сказали, что Воронский находится в палатке для самых тяжелых раненых. Он, наклонив голову, вошел в низкую палатку и остановился, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку. Николас сразу увидел кузена, хотя верхняя часть ere тела была забинтована, и пробрался к его койке.

— Саша?

Тот открыл глаза и узнал Николаса, но улыбнуться не хватило сил: он был слишком слаб.

— Знаю, ты очень болен, — сказал Николас. — Но, черт возьми, нужно бороться за свою жизнь! Губы Воронского дрогнули.

— Ники, — выдохнул он.

— Не разговаривай. Мы еще наговоримся, когда ты оправишься от ран. К тому времени, как ты выздоровеешь, война, надеюсь, закончится.

Заметив в глазах кузена немой вопрос, Николас продолжал:

— Наполеон в Москве. Он, кажется, думает, что Александр предложит заключить мир. — Николас покачал головой, как бы удивляясь абсурдности такого предположения. — Рассказывают, будто Александр, услышав об этом, сказал: «Мир? Да ведь мы еще не воевали!»

На этот раз Воронский улыбнулся чуть шире.

— Кутузов ждет, когда подойдет подкрепление, доставят боеприпасы и лошадей, и выберет момент, чтобы перейти в наступление, — сообщил Николас. — По-моему, я начинаю понимать, какой дьявольский расчет стоит за всем этим безумием отступления. Если нам повезет, то зима со снегопадами наступит рано, а Наполеон очень глубоко вторгся на нашу территорию. Французы не позаботились о снабжении и фураже, надеясь поживиться за наш счет в Москве. Но там их ждет спаленный пожаром, безлюдный город. Думаю, эта зима станет переломным моментом кампании. — Он усмехнулся. — Знаешь, на днях я получил весточку от Алекса. Он ведь тоже ушел в армию и получил боевое крещение при Бородино. Для нас с тобой война, видимо, закончилась. Я еду долечиваться в Петербург. — Он немного помедлил и откашлялся. — Я прощаю тебя, Саша. Она не стоит того, чтобы ссориться из-за нее, а ты рисковал жизнью ради моей дочери и вообще всегда был мне как родной брат.