Бренда Джойс: Игра

Я провела здесь пять с половиной лет, — умоляюще сказала Катарина, — и когда приехала, всегда думала, что через год или два вернусь домой. Прошу вас, я должна уехать. Я знаю, что как только окажусь дома, все будет хорошо, что отец сразу же займется моими делами. — Она взглянула аббатисе прямо в глаза. — Я могла бы вернуться с Джулией. Такого удобного случая больше никогда не будет.

Аббатиса посмотрела на свою прелестную, умную и необычайно упрямую подопечную.

Многим я посоветовала бы ввериться Господу, — медленно сказала она, и они последовали бы моему совету. Но только не ты.

Если вы прикажете остаться, — негромко произнесла Катарина, — я могу вас послушаться.

И аббатиса решилась. Не потому, что Катарина столько лет была несчастлива, а ей больно было видеть одну из своих воспитанниц в таком отчаянии. И не потому, что если вообще женщина предназначена для жизни в миру, то Катарина именно такая женщина. А потому, что она ясно осознала, что Катарина имеет в виду. Она достаточно хорошо знала свою подопечную. Если она не разрешит ей уехать, то Катарина просто сбежит. От одной этой мысли аббатиса пришла в ужас. Такой женщине, как Катарина, странствовать в одиночку, без защиты — не приведи Господь! Это наверняка кончится ужасно — она даже может оказаться наложницей в гареме какого-нибудь богатого турка. На мгновение их взгляды встретились. Ясно, что Катарина не послушается ее запрета. Выходит, лучше и безопаснее будет разрешить ей уехать.

Я позволю тебе уехать, Катарина, — со вздохом сказала она. — Но я обязана тебя предупредить. Мир за этими стенами совсем не таков, каким кажется. Дома тебя может ждать серьезное разочарование. Твой отец даже может отправить тебя обратно.

Спасибо, мать-настоятельница! — Катарина расплылась в улыбке, не обращая внимания на почти откровенное предостережение. — Спасибо за вашу заботу, но он не отошлет меня, можете мне поверить. — Она порывисто обняла аббатису.

Ладно, ладно, — сказала та.

Сияющая Катарина снова поблагодарила ее. Когда она вышла, настоятельница вернулась к столу, взяла гусиное перо и обмакнула его в чернильницу. Улыбка на ее лице сменилась озабоченностью. Она была слишком мягкосердечна. Ей следовало ответить своей подопечной отказом. Но тогда Катарина сбежала бы, а этого аббатиса не могла допустить. Монастырь — не тюрьма, а окружающий мир вряд ли можно было считать безопасным местом.

Аббатису била дрожь. Еще не поздно сказать Катарине долю правды — или даже всю правду. Но только… нет, но это она не могла решиться. Подобно марионетке, она должна выполнять волю своих собственных хозяев. И ввериться высочайшей воле.

Аббатиса склонилась над пергаментом и принялась писать, очень старательно выбирая выражения, подробно разъясняя, что только что произошло и что собирается сделать Катарина.

Опекун Джулии прислал шесть человек, которые должны были сопровождать ее домой, и вместе с ними короткое письмо. Ричард Хаксли выражал некоторое неудовольствие по поводу того, что Катарина будет путешествовать вместе с его племянницей. Катарине несложно было понять почему. Джулия являлась богатой английской наследницей, а она — всего-навсего ирландкой. Уже не раз девушка сталкивалась с английским снобизмом. Некоторые англичане считали ирландцев не чем иным, как племенем дикарей.

Это не имело значения. Имело значение лишь то, что она наконец-то едет домой. В последний месяц время тянулось так медленно, что впору было взбеситься. Катарине не терпелось ступить на плодородную землю Южной Ирландии. Она не могла дождаться того момента, когда увидит свой дом, замок Эскетон — каменную крепость, построенную сотню лет назад на реке Дил.

Монастырь располагался на расстоянии в полдня пути от Шербура, где путешественников ждало небольшое судно, на котором они собирались пересечь Ла-Манш. Дорога на Шербур не была оживленной, и часы тянулись очень медленно. Ближе к полудню монотонность этой короткой поездки была нарушена: их обогнала труппа странствующих актеров. Один из них, красивый смуглый брюнет, развязный и довольно наглый, не сводил глаз с Катарины. Он назойливо пытался развлечь ее, не обращая внимания на ее равнодушие. Катарина делала вид, что не замечает его, но все же его интерес к ней доставлял удовольствие и льстил ей. В конце концов он разыграл безутешное горе, продемонстрировав незаурядные актерские способности, взмахнул шляпой с пером и вместе с труппой проехал дальше.