Сьюзен Джонсон: Снова и снова

Как сказано в Писании: око за око.

Почему ей всегда чего-то не хватает, почему она вечно недовольна своей жизнью?

У неё был муж: добрый, любящий и бесконечно щедрый. Разве он не привёз её в Монксхуд, как только она того пожелала, и не остался с ней, хотя явно тяготился их затворничеством?

А кроме безупречного поведения Саймона, разве ей было мало хотя бы того, что она ждала ребёнка? Ребёнка от Саймона, о котором мечтала всю жизнь! Одного этого было более чем достаточно для счастья!

Почему она изводила его придирками по пустякам и не желала остановиться, хотя отлично знала, что Саймон никогда не станет подкаблучником и в конце концов ему надоест унижаться перед взбесившейся женой? «О Господи, пожалуйста, останови эту кровь! Я буду хорошо себя вести, я буду смирной и благодарной!»

Ослеплённая страхом, она молилась и молилась без конца. Кэролайн уже и сама не могла припомнить, что обещала и какие клятвы давала небесам, лишь бы предотвратить несчастье.

В конце концов она так отчаялась, что потеряла надежду. Она лежала всё это время почти неподвижно. Она боялась шелохнуться и старательно выполняла все распоряжения Рози и Бесси. Она без конца глотала укрепляющие отвары, которыми они её потчевали: совершенно тошнотворные смеси из каких-то корешков и трав.

Оставалось уповать лишь на то, что Господь заметит её раскаяние.

Саймон нёсся во весь опор, рискуя свернуть шею и не жалея ни шпор, ни кнута. Он выжимал из Рыцаря всё возможное, несмотря на то что дорога была в отвратительном состоянии и могла показаться опасной даже обычному коннику, а не сумасшедшему, скакавшему с бешеной скоростью. Но Саймон не думал ни о чём, кроме того, как бы поскорее попасть в Монксхуд, и его огромный жеребец как будто понимал это и вытягивался в струнку, миля за милей преодолевая раскисшую от дождя дорогу.

Двое верховых неслись в грохоте копыт из Лондона в Монксхуд, криком предупреждая крестьян, замешкавшихся на дороге. И люди, и животные в страхе убирались с их пути. Возница тяжело гружённой телеги, въезжавшей на узкий каменный мост, не успел развернуться, и тогда Саймон просто дал шпоры Рыцарю. Жеребец взвился в воздух и легко перепрыгнул через препятствие. Лёгкий сухопарый конюх, которому достался почти такой же резвый конь, как Рыцарь, последовал за хозяином, словно сухой лист, подхваченный ветром.

На протяжении этой ужасной скачки из головы у Саймона не шла та катастрофа, с которой ему предстояло встретиться в Монксхуде, и с каждой минутой в нём нарастали страх, бессильная ярость, отчаяние, боль… и вина тоже – ведь это он затеял их последний разговор с Каро, закончившийся ссорой. Ему следовало проявить терпение и предотвратить эту ссору, он просто обязан был так поступить! Постепенно все его чувства притупились, и их подавил приступ чёрной меланхолии. По крайней мере так ему показалось.

Как могло случиться такое несчастье? Было ли это нормально или ненормально? Можно ли было этого избежать? И снова его мысли вернулись к грызущей тревоге, не покидавшей Саймона всё это время, и к тем скрытым противоречиям, что грозили отравить и даже разрушить их брак. Главным из которых было то, что он не доверял своей жене.

Остаток пути он не мог отделаться от страшной, жуткой догадки: а вдруг Кэролайн подстроила это все нарочно, потому что затаила обиду и решила отомстить?

Обе лошади были на пределе и уже начинали спотыкаться, когда Саймон подъезжал к Монксхуду. Рыцарь ещё шёл тяжкой рысью, хрипя и задыхаясь, а слуга отстал примерно на четверть мили: его жеребец едва плёлся шагом. Саймон отчаянно воззвал к своему скакуну, и благородное сердце преданного животного откликнулось, сделав ещё одно, последнее усилие.

Невнятно поблагодарив своего жеребца за этот героизм, Саймон соскочил наземь, не дожидаясь, пока Рыцарь остановится. Он вихрем ворвался в переднюю, не обращая внимания на то, что с него ручьями стекает грязная вода. Сорвал с рук перчатки и закричал:

– Бесси сюда! – Слуги, имевшие несчастье оказаться поблизости, оцепенели от страха. А герцог обеими руками провёл по мокрым волосам и добавил: – Сию же минуту!

Все кинулись врассыпную искать Бесси.

Он стоял, не в силах двинуться с места. Ему казалось, что достаточно одного движения, одного шага, и он не выдержит, взорвётся от гнева. Собственная беспомощность была унизительна. Он никогда не думал, что будет вынужден задавать себе этот вопрос.

Когда Бесси бегом спустилась со второго этажа, он повелительным жестом отослал прочь всех слуг, что крутились поблизости, и молча ждал. Его тонкие ноздри трепетали от старательно сдерживаемых чувств. Наконец Саймон убедился, что их никто не подслушивает, и только тогда спросил у человека, в правдивости которого мог не сомневаться: