Роберта Джеллис: Кровные узы

— Как же я рада! Я подумала… — Она не закончила фразы, а лишь повторила: — Как я рада! — и облегченно перевела дух.

Леа решительно взглянула прямо в глаза молодому рыцарю, и краска смущения вновь залила ее лицо. В этот момент она предстала перед ним поистине прекрасной. Кейн, недоумевая, вглядывался в ее лицо. На своем веку ему довелось видеть немало женщин, но это был тот редкий случай, когда свежесть и невинность привлекают сильнее, чем красота.

— Когда я вошла, то увидела только вашего отца, — с радостной улыбкой объяснила она. — Я решила, что он и есть мой будущий муж. Не мое дело обсуждать такие вещи… но я испугалась… — она замялась в смущении, а затем, осмелев, добавила: — Он немного… немного староват…

Теперь смеяться настала очередь для Реднора.

— Выходит, ты согласилась бы выйти за него замуж?! — удивленно спросил он.

— Как решил бы отец, так и вышло. Но мне, не знаю почему, кажется… что понравиться молодому мужчине проще… — Она опустила глаза, разглядывая носок своей туфельки. — У милорда… я говорю о вас, Кейн [1]... У вас странное имя. Можно подумать… — Реднор нахмурился, и она осеклась.

— Не самое хорошее имя, но другого у меня нет. — Хриплый голос звучал по-прежнему тихо, но теперь скорее напоминал рычание.

— Нет, милорд, нет! — Леа снова прикоснулась к его руке. Румянец медленно сползал с ее щек. — Нет! Мне оно не может не нравиться! — пылко заверила его Леа и, потупив взгляд, больше не проронила ни слова, как и полагается хорошо воспитанной девушке.

— Пожалуй, этот милый комплимент должен меня утешить, — ядовито заметил Кейн. Голос его был сейчас совершенно чист, от хрипоты не осталось и следа. А Леа показалось, будто ее ударили. Она вздрогнула, словно наколовшись на острие, и напряглась, ожидая наказания. В комнате повисла напряженная тишина. Пряча слезы, девушка отвернулась. Кейн быстро заговорил снова:

— Прости. Я был груб. Только умоляю тебя, не плачь. Я был… Ну, очень тебя прошу, не плачь…

Он подвел ее к креслу, стоявшему у окна. Здесь было как-то особенно уютно и все располагало к откровенному разговору.

— Я должен немедленно искупить свою вину. Проси чего хочешь. У тебя ведь есть какие-нибудь желания? Ну, не знаю… О господи, что там женщинам нравится… Драгоценности?.. Получишь что пожелаешь!

Леа не сводила с Кейна округлившихся от изумления глаз. Меньше всего она ожидала от него этих слов! Не шутит ли он? Похоже, что нет. Кейн говорил совершенно серьезно, и лицо его было озабочено! Мысль, что ее господин и повелитель хочет всерьез покаяться за свою резкость, так поразила ее, что девушка вновь рассмеялась.

Солнечный свет озарил тонкую промасленную кожу, защищавшую окно от апрельских холодов, и проник в комнату. Вокруг огненных волос девушки вспыхнул ореол. В комнате потеплело, и стал ощутим тончайший аромат лаванды, исходивший от одежды Леа. На ее ресницах засверкали слезы, появившиеся сначала от обиды, а потом от смеха. Она и не подозревала, как она была сейчас очаровательна, а потому не могла понять странного выражения лица лорда Реднора. Единственное, в чем она была уверена, так это в том, что он не сердится.

Кейн повторил свое предложение, но она лишь улыбнулась и протестующе покачала головой. Леа оказалось вполне достаточно того, что ей удалось так быстро успокоить столь сурового и вспыльчивого рыцаря.

— Ты теперь затаишь на меня обиду? — не унимался Реднор.

— Милорд! У меня нет никакой обиды! Просто я испугалась, когда вы нахмурились. Если бы я по-настоящему рассердила вас, отец убил бы меня. — Леа свято верила в то, что говорила: если бы все сорвалось из-за ее неловкости или нерасторопности, отец в гневе мог бы сделать это.

Лицо лорда Реднора вновь приобрело непроницаемое выражение. Он недолюбливал Гилберта Фиц-Гилберта, графа Пемброка. Старый граф тоже не испытывал к нему особых симпатий.

— Отныне мы помолвлены, и никто больше не посмеет обидеть тебя. Теперь забота о тебе — моя обязанность. Старайся лишь поступать так, чтобы я оставался доволен, и все будет в порядке. Поменьше обращай внимания на то, что я частенько хмурюсь. Это не имеет к тебе никакого отношения, — успокоил он девушку.

«Боже, — подумала Леа, — но ведь к жене имеет отношение буквально все! Разве мой отец не бьет маму, когда плохо родит, зерно на наших полях? И разве побои станут слабее от того, что причина не имеет ко мне никакого отношения?» Однако она давно привыкла держать при себе подобные мысли. Поэтому просто продолжала улыбаться.