Колин Фолкнер: Под чужим именем

— Нет. Я хорошо плаваю и, если бы не вы, это сделала бы я.

— Значит, между нами гораздо больше общего, чем мы думали. Не правда ли, хозяйка? — Он улыбнулся ей, будто это была шутка, понятная только им двоим. Но она этой шутки не знала. Элизабет смотрела себе под ноги. Этот человек действовал на нее странным образом: у нее начиналось сердцебиение и кружилась голова. Боже милосердный! Да неужели она испытывает к нему влечение? Нет, не может этого быть. Подумать только! Элизабет Таррингтон Лоуренс испытывает влечение к своему рабочему! Она чуть не рассмеялась вслух. Джессоп прав: ей пора выйти замуж и познать супружеское счастье. Вдали возле цехов Элизабет заметила своих собак, резвившихся у кромки воды, и позвала их. Они примчались, шумно отряхиваясь, и обрызгали ее и О'Брайена.

— Проклятые собаки, — пробурчал он. Элизабет рассмеялась, в такую жару холодные брызги были даже приятны.

— Не понимаю, что вам не нравится, мистер О'Брайен, ведь вы и так уже мокрый.

Он нахмурился.

— А вы всегда берете собак с собой?

— Всегда. Они должны защищать меня от всякого сброда, так говорит Джессоп.

— Да уж я вижу, как они свирепы, — сказал он, взглянув на собак, и они оба рассмеялись. — Скажите мне, этот джентльмен…

— Джессоп Лоуренс.

— Да. Кто он?

— Вообще-то это совершенно вас не касается, мистер О'Брайен, но я скажу вам, чтобы удовлетворить ваше любопытство. Он — брат моего покойного мужа, его владения находятся рядом, он живет там вместе с Клер, своей сестрой. — Почему-то Элизабет не решилась сказать, что они с Джессопом помолвлены.

Они уже дошли до цехов, и О'Брайен натянул рубашку прямо на Мокрое тело. Теперь Элизабет даже не стала отворачиваться. Что дурного в том, что она смотрит на одного из своих наемных рабочих?

— Значит, завод на самом деле принадлежит ему?

— Нет, — ответила Элизабет, скрестив руки на груди. — Я же сказала вам еще вчера, мистер О'Брайен, завод Лоуренса принадлежит мне.

— Не надо на меня злиться, — попросил О'Брайен. Он стоял на одной ноге, пытаясь натянуть чулок. — Я просто хочу быть уверен, что, когда я наведу здесь порядок, не появится какой-нибудь разряженный джентльмен и не испортит мне всю работу.

Внезапно они вновь стали противниками. Элизабет не знала, что она сказала такого, отчего он вышел из себя Да это и неважно. Он не обязан хорошо относиться к ней, он просто должен хорошо делать свою работу. Она отвернулась и стала взбираться вверх по гранитным ступеням, врезанным в землю.

— У вас был целый день, мистер О'Брайен. Мы не можем больше терять время. Я жду вас с отчетом утром у себя в конторе.

— Вы обещали мне несколько дней.

— Я передумала. Завтра прибывает груз нитрата калия. Мне нужно, чтобы завод работал к концу недели, мистер О'Брайен.

О'Брайен тихо что-то пробормотал. Ей послышалось, что это было слово «сучка». Она стремительно обернулась.

— Вы что-то сказали?

— Ни слова, хозяйка, — мило улыбнулся он. — До завтрашнего утра. Желаю вам удачного дня, мадам.

Сидя в общем зале таверны «Свиное ухо», О'Брайен выставил вперед ногу в тяжелом ботинке, преградив дорогу хорошенькой рыжеволосой служаночке. Она была милашка, с гривой вьющихся ярких волос, зелеными, как у него, глазами и милыми розовыми щечками. Он частенько встречал таких девушек в веселых уголках, где ему приходилось останавливаться, чтобы пропустить кружечку пива и сыграть партию в кости. Ее полосатая юбка была слишком короткой, чулки плохо натянуты, на старенькой муслиновой блузке с глубоким вырезом виднелись желтые пятна от пота под мышками. Зато зубки ее были белее жемчуга, и улыбалась она задорной вызывающей улыбкой.

— Добрый вечер, красотка!

Она вскинула голову и покрепче подхватила тяжелый поднос с пивными кружками.

— А вы, должно быть, тот самый новый управляющий Лоуренсов, о котором все столько болтают.

— Меня зовут О'Брайен, милашка. — Она соблазнительно повела бедрами.

— Я слышала, вы спасли сегодня ребенка, но никто не сказал, что вы такой славный.

О'Брайен широко улыбнулся. Он и в самом деле умел обращаться с женщинами. Он убедился в этом, когда ему не исполнилось и пятнадцати лет. В тот вечер молочница Пэйшенс Макнот, женщина вдвое старше его, давно положившая на него глаз, подарила ему первый опыт любви. О'Брайен помнил все — даже вкус ее губ, как будто это произошло вчера. Она была замечательной женщиной, эта Пэйшенс, впрочем, все женщины, с которыми ему доводилось заниматься любовью, были ничуть не хуже. Он и сейчас мог вспомнить каждую — цвет их волос, запах кожи. Некоторые из них говорили, что их привлекает в нем обаяние, другие — дерзость. Сам же О'Брайен подозревал, им просто нравится, что он любит женщин: худеньких и полных, красивых и не очень, умных и простоватых, и они чувствуют это. Ему нравился запах их волос, звук их смеха, их жизнерадостность. По правде говоря, любая женщина могла воспламенить О'Брайена, за исключением разве что Элизабет Лоуренс. Подумав о ней, он нахмурился. Она красивая, с копной черных волос, блестящими глазами и маленьким ртом, но язык у нее — как осиное жало. Хорошенькая служанка нравилась ему гораздо больше.