Элоиза Джеймс - Роман на Рождество

Господи, мысли об Элизе так и роились у него в голове. Как он от них устал!

С другой стороны, Поппи иногда гладила его по голове, целовала, порой даже позволяла его языку проникнуть в рот. Но она никогда не отвечала на ласки Флетча.

Поначалу он относил это на счет неопытности своей юной жены, но прошел год, затем второй, а Поппи по-прежнему оставалась совершенно безразличной к сексу. В постели она ни разу не шевельнулась, ни разу даже не порозовела, не говоря уже о том, чтобы выкрикнуть «Да, да!» в любовном экстазе. И Флетч изменил свое мнение. Теперь он был абсолютно уверен, что Поппи не нужна его любовь. Поэтому несколько месяцев назад он перестал бывать в ее спальне. Жена промолчала, он тоже ничего не сказал. Наверное, в глубине души она была рада, что избавилась от надоевших ласк, и даже изрядно повеселилась по этому поводу с подружками.

Тем не менее Флетч все еще ее любил. Поистине он жил, как в аду.

Чему-то смеясь, мимо вновь продефилировала Поппи. По наблюдению герцога, она пользовалась всеобщей симпатией. Да и как можно не любить юную герцогиню Флетчер с ее прелестными добрыми глазами и готовностью выслушать глупые сетования, которые на нее изливали все, кому не лень. Наконец, она не послала к черту свою бессердечную мать, даже когда та, желая видеть ее герцогиней, таскала бедняжку по балам и раутам, выставляя напоказ, как дрессированную мартышку.

Да, Поппи ни разу не попрекнула мать.

Словом, она была настоящий ангел.

Но черт возьми, как скучны ангелы в постели!

Прибегнуть к услугам продажной любви? Все во Флетче восставало против этого. Завести любовницу, как посоветовал Гилл? «Наверное, придется все-таки заплатить, – решил Флетч, – чтобы вновь услышать, как женщина тяжело дышит и стонет от страсти».

Однако и в свете были такие дамы, которые проявляли интерес к постельным играм и даже, может быть, к самому Флетчу, – например, герцогиня Бомон, только что вернувшаяся из Парижа. Все знали, что Джемма и ее муж уже много лет спят раздельно. Более того, она сыграла в шахматы со скандально известным герцогом Вильерсом, а он, как говорили в свете, своего не упустит – призом в той игре была, несомненно, сама герцогиня.

Ну, теперь Вильерс не конкурент – по слухам, он потерял много крови и будет лежать в постели несколько недель, если не месяц.

Флетч рывком оторвался от стены и поднял воротник камзола, продолжая размышлять. Герцогиня Бомон обладала отменным вкусом – Вильерс пользовался славой самого известного модника в Лондоне. Но Флетч привез из Парижа собственного французского портного, таким образом, у него было некоторое преимущество.

Он выпрямился, поставил опустевший стакан и пошел вперед. Сейчас вряд ли кто-нибудь смог бы узнать в нем молодого румяного англичанина, шагавшего по Новому мосту через Сену. Тогда, четыре года назад, он был «само очарование», как говорила Поппи, прикасаясь к его ямочке на подбородке.

А сейчас…

Его волосы собраны сзади в тугой пучок, подбородок и щеки покрывает аккуратная, коротко подстриженная бородка, которую Флетч отпустил в порыве злости на Поппи, чтобы закрыть ее любимую ямочку. А в напряженной походке и во всей фигуре читается вожделение и решимость изголодавшегося по нормальному сексу мужчины, который наконец осознал, что с этим нужно что-то делать.

Он видел, как нелепо все складывалось, но что он мог поделать? По мере того как число его визитов в спальню жены сократилось до одного в месяц, а то и еще меньше, он стал тщательно заботиться о своей внешности и наконец добился того, что где бы он ни появлялся, взгляды всех дам притягивались к нему, как железо к магниту.

Разумеется, за исключением взглядов его собственной жены.

Он носил только черную одежду, раз и навсегда решив, что экстравагантные камзолы и сюртуки светлых тонов, как у франта Вильерса, не для него. Флетч считал, что одежда должна подчеркивать не значимость хозяина, а его привлекательность для особ противоположного пола. Поэтому тонкие, гладкие, как шелк, панталоны Флетча (которые зачастую и шились именно из шелка) тесно облегали его мускулистые ляжки, натренированные долгими прогулками верхом, камзолы делали его плечи и грудь еще внушительней, а жилеты открытого покроя подчеркивали плоский живот.

Единственное, что осталось в облике герцога от того скромного юноши, который, приехав в Париж, незамедлительно влюбился в молоденькую англичанку, была его привычка не пудрить волосы. Он по-прежнему не желал пудриться, не столько от нелюбви к этому косметическому средству, сколько оттого, что черные локоны, в беспорядке рассыпавшиеся по плечам, придавали ему вид человека, которого только что хорошенько ублажили в постели.