Эммуска Орчи - Неуловимый Сапожок

Но это было еще не все. Когда Аррас оказался в руках революционной армии и вокруг города был сформирован постоянный заслон, чтобы ни один из предателей-роялистов не мог спастись, около пятидесяти женщин и детей, двенадцать священников, старые аристократы Шермуа, Деллаве и Галлипо, а также многие другие, проскочили через заставы – и вернуть их уже никто не смог.

По домам подозреваемых проводились рейды в надежде найти убежища или, более вероятно, приюты спасителей и помощников. В Париже возглавлял и проводил эти операции общественный обвинитель Фукье-Тенвиль на пару с кровожадным вампиром Мерленом. В данный момент они находились около дома на улице Старой Комедии, где, по сведениям доносчиков, на целых два дня останавливался какой-то англичанин.

Они потребовали впустить их и сразу же проследовали в бедно обставленные комнаты. Оборванная хозяйка еще не убрала того места, где спал англичанин; она даже не знала, нашел ли он место получше.

– Он заплатил за комнату на неделю вперед, а приходил и уходил когда ему вздумается, – объяснила она гражданину Тенвилю. Еще старуха сказала, что не готовила ему и не убирала за ним, поскольку он никогда не ел дома и жил всего два дня, и что она не знала, был ли ее постоялец англичанином, пока он не уехал. Она-то думала, что он француз с юга, поскольку говорил с типичным южным акцентом.

– Это был день восстания, – продолжала она, – он собирался уходить, а я сказала ему, что на улицах сейчас небезопасно, особенно для иностранца. Он всегда одевался очень богато, и я была уверена, что нищие непременно набросятся на него. В ответ он рассмеялся, дал мне клочок бумаги и сказал, что, если не вернется, можно считать его погибшим. А если меня будут расспрашивать о нем из Комитета общественной безопасности, показать этот клочок – и меня оставят в покое.

Хозяйка говорила бойко, нисколько не испугавшись угрюмого выражения на лице Мерлена и угрожающих жестов гражданина Тенвиля, известного своей жестокостью.

Но у гражданки Брогар, деверь которой содержал харчевню в окрестностях Кале, совесть была чиста. От Комитета общественной безопасности у нее имелась лицензия на сдачу апартаментов, кроме того, она регулярно извещала записками эту бдительную организацию о прибытии и отъезде своих постояльцев. Единственно разве, что о тех постояльцах, которые платили больше, чем было принято, – именно так и сделал англичанин, – она сообщала по уговору несколько позже, но зато с описанием внешности, положения и национальности.

Так произошло и в случае с недавним английским гостем. Но старуха не стала рассказывать об этих подробностях ни гражданину Мерлену, ни гражданину Тенвилю.

Тем не менее она вручила им листок бумаги, данный ей англичанином с уверениями, что, увидев эту записку, ее ни о чем больше не станут спрашивать.

Тенвиль грубо вырвал листок у нее из рук, но смотреть не стал. Он скомкал бумагу в шарик, однако Мерлен с грубым смехом выхватил шарик у него из рук и, разгладив его на колене, некоторое время изучал.

Там было нацарапано четыре строчки, похожие на стихи, на незнакомом Мерлену языке, вероятно английском. Но одно было абсолютно легко понятно любому – маленький рисунок красными чернилами в нижнем углу – звездообразный цветочек.

Увидев это, Мерлен и Тенвиль, с громкими ругательствами приказав своим людям следовать за собой, отправились прочь с улицы Старой Комедии, не обращая более никакого внимания на беззубую хозяйку, подобострастно изъявляющую им вслед с порога свой горячий патриотизм и желание служить Комитету общественной безопасности.

Тенвиль и Мерлен принесли сей клочок гражданину Робеспьеру, который, в свою очередь, злобно улыбаясь, скомкал этот маленький документ в своей только что вымытой ладони.

Робеспьер не ругался и не чертыхался, ибо никогда не употреблял никаких проклятий в разговоре. Он опустил улику на второе дно своей серебряной табакерки и послал на улицу Корнеля к гражданину Шовелену специального гонца с приказанием прийти в тот же вечер после десяти часов в комнату № 16 бывшего дворца Тюильри.

Была половина одиннадцатого; Шовелен и Робеспьер сидели друг против друга в будуаре бывшей королевы, а между ними на столе, как раз под горящей свечой, находился многострадальный и весьма грязный клочок бумаги.

Ему пришлось пройти через множество нечистых рук до того, как белые непорочные пальцы гражданина Робеспьера разгладили его и поместили перед глазами бывшего посланника Шовелена.