Конни Райнхолд - Безмолвные клятвы

Речел продолжала молчать. Роза тяжело вздохнула. Она вспомнила высокую, тучную Грэйс – мадам, которая продала ей бордель и уехала обрабатывать земельный участок Розы в Биг-Хорн Бэйсин. Грэйс решила, что лучше гнуть спину в глуши, чем сживать со свету юных девиц.

– …У тебя лучше получается смотреться в зеркало, чем ползать на коленках в огороде.

– Разве я ничему не научилась в этом доме? – спросила Речел.

– Если у тебя нет жизненного опыта, девочка, то эти уроки ничего не значат.

Увидев горькую усмешку на губах Речел, Роза подумала о том, что ее дочь и так слишком часто сталкивалась с темной стороной жизни.

– Одной тебе будет тяжело.

– Я не буду одна.

Роза удивленно уставилась на дочь:

– Ты не сможешь найти мужа, Речел! Если какой-нибудь мужчина из нашего штата и захочет быть вместе с дочерью мадам Розы, то только ради ночных удовольствий.

– Я найду мужа, когда придет время.

– Вечно пьяного пастуха? Бродягу? – резко спросила Роза. – Или ты надеешься встретить порядочного мужчину?

Речел кивнула головой и уверенно произнесла:

– Порядочного. И без предрассудков.

Роза глубоко вздохнула, стараясь прогнать меланхолию, которая все чаще и чаще овладевала ею в последнее время. Сожалеть о решении Речел не имело никакого смысла – так же, как и горевать о смерти Лидди. Роза думала лишь о том, что ее дочери понадобится много денег и, кроме того, толстая кожа и побольше мозгов.

Но мозгов у Речел всегда было достаточно, и она знала о жизни больше, чем многие женщины, остававшиеся одни, без поддержки, которую дает семья или кошелек. В любом случае, все эти сомнения не играют никакой роли. Речел сделала свой выбор, и если она на самом деле хоть что-нибудь понимает в жизни, то уйдет подальше от этого дома и ни разу не обернется назад.

Вздохнув, Роза отдала Речел позвякивающий мешочек.

– Это приданое – пять тысяч долларов от мужей и отцов, которые обманывали и обирали свои семьи. На первое время хватит… – презрительная улыбка скользнула по ее губам и тут же исчезла. – Кроме того, у тебя есть деньги, которые скопила Лидди. Ты уверена, что идешь по правильному пути? – спросила Роза, ненавидя саму себя за эти слова. – У нас не так уж и плохо жить…

Речел выпрямилась и в упор посмотрела на Розу:

– Может быть, мама. Но я не хочу умирать так, как умирают здесь.

Атлантический океан, 1886 год

– Он сумасшедший! – крикнул матрос, и его слова тотчас подхватил ветер.

– Наверное, жить надоело, – добавил его приятель.

Не обращая внимания на их слова, Генри Эшфорд продолжал стоять на палубе боровшегося со штормом клипера, который взбирался на гребень огромной волны, на какой-то миг замирал в воздухе и быстро нырял вниз, чтобы вновь повторить восхождение. Холодные волны разбивались о палубу, и ветер бросал ледяные брызги в лицо мужчины. Тяжелые черные тучи преследовали корабль и метали в него огненные молнии, которые озаряли ночное небо дьявольским желто-серым светом. И снова судно поднималось на вершину, вот-вот готовое оторваться от могучей стихии, но тут же падало в темную бездну.

Свобода. Это слово постоянно звучало в душе Генри с тех пор, как он покинул Англию. Вспоминая свою жизнь, свои мечты, он сознавал, что больше всего на свете его пленяло именно ощущение свободы. Слушая ночной рев океана, Генри мысленно возвращался в родовое имение. Вот старинный парк, пруд, в котором мирно плавают утки…

Мать ведет его на лужайку. Они взяли с собой мольберт и коробку с красками, так как оба собираются рисовать пейзажи.

Тогда Генри Эшфорд был свободен: проводил дни так, как ему хотелось, любовался красотой и творил ее, делился впечатлениями с человеком, который, казалось, понимал его… В один прекрасный день все закончилось: его мать предала собственных детей.

С тех пор Генри потерял свободу и покой. Он пытался поближе сойтись с братом Люком, но в то время это было невозможно. Их разделяло огромное расстояние, ослаблявшее родственные узы. А сейчас, скорее по велению судьбы, а не по своей воле, Генри искал своего брата.

Он широко расставил ноги, крепко ухватился за жесткий канат и нагнулся, глядя на бушующую за бортом стихию.

– Уберите этого идиота в каюту! – раздался крик с капитанского мостика.

Один из матросов поспешил выполнить приказание и приблизился к Эшфорду. Но Генри взглянул на матроса с такой тоской и безразличием, что тот остановился рядом и не сказал ни слова. Генри медленно отвинтил крышку фляжки и отхлебнул немного бренди. Сверкнула молния и на миг осветила его лицо. Посмотрев на серебряную поверхность фляжки, он увидел отражение своих голубых глаз, сверкающих в темноте. Ветер яростно трепал его вьющиеся волосы, поднимая их над головой, как черный нимб. Полы плаща развевались, шумя, словно крылья Люцифера, повелевавшего штормом.