Розалин Майлз - В порыве страсти

– Роза, у тебя любое блюдо бесподобно, приготовь, что хочешь. – Она тепло дотронулась до морщинистой, натруженной руки. – Лишь бы всего было вдоволь, как любит мистер Филипп. Сделай что-нибудь особенное, и все будут счастливы.

Роза сердито покачала головой.

– Если бы еще эта девка Элли взялась за ум! Сегодня она чуть не к обеду заявилась, и виноват, как всегда, ее пьяница муж. Но она и сама может опоздать, уж будьте спокойны! С каждым днем становится все хуже и хуже.

Элен лишь сочувственно посмотрела на домоправительницу. Обе женщины прекрасно знали, что какой бы надутой, ленивой и неряшливой ни была Розина помощница, ей ничего не угрожало. Только Филипп мог нанимать и увольнять слуг, а Элли хватало ума оставаться у него на хорошем счету. Кроме того, она была уж очень соблазнительной, даже женщины это чувствовали – ленивый, зовущий взгляд, чуть приоткрытый рот, стройное тело девочки и дерзко выпирающая полная грудь умудренной опытом женщины. А Филиппу всегда нужно, чтобы рядом были женщины, которые будили бы в нем мужчину.

Наверно, когда-то и Роза была такой, но время не пощадило ее. Она состарилась раньше времени, и теперь ее единственным утешением был глоточек-другой пива или шерри да еще замусоленная колода карт – по вечерам она любила колдовать над ними.

– Мистер Филипп не любит перемен, а Элли с детских лет помогает по дому… – вот все, на что отважилась Элен.

Роза хрипло рассмеялась.

– Это называется помогать? Она стала отираться здесь еще до рождения Джона, да так и прижилась. Она старше, чем кажется. Она появилась еще при Алексе. Еще тогда…

– Спасибо, Рози. – Элен любила Розу, но большего она вынести не могла.

Домоправительница кивнула и удалилась прочь. Интересно, подумала Элен, глядя ей вслед, легче ли аборигенам от того, что они так связаны с прошлым, что мертвые для них – такая же реальность, как и живые? Ведь духи их предков и те, кто еще не родился, имеют свое имя, свое лицо, для всех находится место в их сердцах. Или же им значительно тяжелее, потому что прошлое для них не умирает и ошибки и печали прошлых лет преследуют живых до тех пор, пока они сами не умрут?

Мужчины под деревьями теперь собрались в кружок и пристально всматривались в знойное марево. Элен знала, что они чувствуют приближение пастухов, хотя те пока далеко. А еще они чувствуют Филиппа, в этом можно не сомневаться – Кёнигсхаус да и вся эта выжженная солнцем земля прочно связывалась в их представлении с Филиппом, с его неукротимым духом.

Впрочем, не только с Филиппом. Поколение за поколением ковали Кёниги в здешних бескрайних просторах свое будущее состояние; нужно было обладать поистине несгибаемой волей, чтобы буквально на пустом месте создать самую большую во всей Северной Территории скотоводческую ферму. И не зря она называлась Королевством – так окрестили ее местные жители, когда узнали, что слово «кёниг» по-немецки означает «король». Прапрадед Филиппа построил церковь, в которой крестили их детей, прадед – школу, в которой они изучали язык белых людей и их обычаи. До скончания своих дней они будут чувствовать Филиппа, его несгибаемую волю, видеть его крупное, крепко сбитое тело, его грубые руки и надменно поднятую голову, слышать его громкий голос, отдающий приказы, заставляющий повиноваться.

Элен стало зябко, хотя косые лучи утреннего солнца ласкали ее загорелые плечи. Она знала, Джона они тоже чувствуют, но по-другому. У открытого, прямодушного Джона не было на свете ни единого врага. Для большинства мужчин он все еще оставался «сыном Филиппа», достаточно взрослым, чтобы справиться с перегоном скота, когда Филипп в отъезде, и в то же время способным по-детски шутить с пастухами, когда долгий путь оставался позади.

Женская половина населения Территории, особенно юные девушки, смотрели на хорошо сложенного, сильного юношу, прирожденного наездника совсем другими глазами. Они видели мягкость, присущую его мечтательной натуре, и чувствительность, о которой даже не подозревали те, кто замечал лишь его тело, как у взрослого мужчины, припорошенные пылью светлые волосы, спокойные голубые глаза и радостную улыбку.

Аборигенов привлекала в Джоне именно мягкость, а никак не упорство, унаследованное им от отца. И потом Джон был первым Кёнигом, учившимся в школе в поселке аборигенов вместе с остальными детьми с фермы; и теперь с теми, кто работал с ним бок о бок, его связывали узы дружбы, окрепшие за долгие годы бесконечного австралийского лета. Да, они чувствовали Джона. Они чувствовали его всем сердцем.