– Кэтлин, Бэйба, здоровья вам, богатства, будьте всегда такими милыми, как сейчас, и пусть ничто на свете не изменит вас!
Он подхватил Бэйбу и поднял ее к потолку.
– Боже! – охнула она, стукнувшись головой об абажур.
Ударил колокол, и чей-то голос объявил, что все провожающие должны покинуть корабль.
– Святой Моисей, нам придется добираться вплавь, – воскликнул Туша, а Джоанна охнула: – Майн Гот!
Тод поднял воротник своего плаща и осенил нас крестным знамением шутки ради. Они гурьбой заторопились к выходу, оставив нам помятые розы и недопитую бутылку виски с еще влажным от прикосновений их ртов горлышком.
– Он так и не пришел, – сказала я Бэйбе, и она обняла меня. Мы обе заплакали.
– Я сойду с ума, я сойду с ума, – повторяла я, всхлипывая.
– О, нет, только не это, – ответила она, – подожди, хоть до Англии доберемся.
Тут Бэйба вспомнила про громадную сумму денег, которой мы располагаем.
– Боже, наши деньги, наши сумочки!
Она смахнула с кровати наши чемоданы и груду свертков из бурой бумаги, под которыми лежали наши сумочки. В последний момент мы обнаружили, что наши вещи не влезают в чемодан, и пришлось их заворачивать в бумагу. Бэйба сказала, что нам придется брать тележку, когда мы прибудем в Ливерпуль.
– Будем караулить всю ночь, – заявила она, – кто знает, вдруг сюда ввалится какой-нибудь негодяй, изнасилует нас и украдет деньги!
– Я не смогу забыть его, – сказала я ей, подходя к зеркалу и утирая слезы над раковиной.
– Никто и не просит тебя об этом, – ответила Бэйба, – но в любом случае не вешай нос, мы с тобой прекрасно устроимся в Сохо.
Прозвучало новое объявление по корабельному радио. Я слушала его, трепеща от надежды, что, может быть, услышу о нем, но все было напрасно.
– Можно понять по моему виду, что я девушка с прошлым? – спросила я Бэйбу. Я так осунулась, что теперь мне не надо было втягивать щеки, чтобы казаться худощавее.
Она ответила, глядя на меня в зеркало:
– Можно понять, что ты не спала как следует последние шесть месяцев, вот что можно понять.
Сказав это, она нажала на кнопку звонка. Пришел стюард.
– Я случайно, – сказала ему Бэйба.
Он посмотрел на ужасный хаос в каюте, на валявшуюся на полу одежду и смятые цветы, на меня в слезах и на Бэйбу, которая поглаживала почти пустую бутылку виски у себя на коленях. Он покачал головой и ушел.
– Если они мечтают получить большие чаевые завтра, пусть пошевеливают задницей, а то ничего я им не дам, – сказала Бэйба громко.
– Невыразимая грусть таится в любящем сердце, – сказала я, чувствуя необычайную легкость от выпитого виски и находя в этих словах утешение. Она заткнула уши руками:
– Нет, нет. Господи, нет, ты опять взялась цитировать какое-то дерьмо?
– Он всегда сам стирал носки и засовывал в них такие металлические расчалки, чтобы не было усадки, – сказала я, – а один раз он откипятил свои брюки, и они сели, ему пришлось надеть их на пугало.
– Знаешь что, я тебе одну интересную вещь скажу, я думаю, что он тронутый, и очень хорошо, что ты не с ним, – она постучала себя по лбу, – ему бы лучше пойти в монахи.
Корабль задрожал, и я почувствовала легкую качку.
– Плывем, пошли помашем им, – сказала Бэйба и, схватив меня за руку, потащила на палубу, чтобы бросить прощальный взгляд на Дублин.
Туша и все прочие были там, на причале, и махали руками, газетами и шляпами. Но его среди них не было.
– Туша очень душевный, – сказала я Бэйбе, вспоминая мамину формулировку.
Бэйба размахивала носовым платочком, и когда корабль двинулся, мы легли на поручни и увидели бурлящую черную воду между бортом и причалом.
– Словно разом спустили сотню унитазов, – сказала Бэйба, глядя на пенящуюся воду, и в это время чайки поднялись и стали кружить над нашим удаляющимся от берега судном. Мне не верилось, что мы отплываем, покидаем Ирландию. Сквозь слезы, застилавшие глаза, я видела машущих нам друзей, стоящие на якорях суда и мол, мимо которого мы проплывали. Очертания Дублина стали постепенно тонуть в сгущавшихся сумерках майского вечера. Город, в котором я впервые поцеловалась с ним около здания таможни, город, где мне удалили два зуба, город, где я заложила одно из маминых колец, город, который я любила, растаял во мгле. Мы плакали обе.
– Бедненький Том Хиггинс заперт в психушке, – сказала Бэйба, словно она плакала из-за него, но я была уверена, что она, так же как и я, оплакивала ту частичку ее души, которая навсегда останется в Дублине.
Читать дальше