Нэнси Като: Все реки текут

– Ты скоро станешь молодой девушкой, придется носить длинные юбки и подбирать волосы. Запомни: девушке полагается хорошо себя вести и быть скромной. А ты по деревьям лазаешь, как мальчишка-сорванец, недавно на сосне тебя видела.

– Но мы с папой часто лазили по горам.

– Пожалуйста, никаких «но», – прервала ее тетя. – Это совсем другое. И еще: приближается время, когда в твоей жизни произойдут кое-какие изменения, изменения… гм… в твоем… теле. – Слово «тело» явно далось тете с трудом, и Дели, заметив ее смущение, не на шутку разволновалась. Ее даже в жар бросило. – Эти изменения… тревожиться тут нечего, такое происходит со всеми девочками твоего возраста…

– Тетя, вы хотите говорить со мной о менструации? – Она произнесла это слово громко и четко – пусть теперь тетя Эстер краснеет.

Эстер вздрогнула от неожиданности.

– В самом деле, Филадельфия, это не такая уж…

– Я все знаю, – перебила Дели. – Папа давал мне читать свои медицинские книги и про физиологию рассказывал. Я знаю, как устроена женщина: где у нее матка, таз, яичники и все такое. И потом, у нас была сука, которая приносила много щенят. Папа ей удалял матку, и я смотрела, и…

– Филадельфия Гордон! – отчеканила тетя. – Чтобы я от тебя больше этих слов не слышала!

– Но, тетя, что здесь такого? Папа говорил: чем раньше девочка узнает, что ее ждет, тем лучше. Он еще говорил, что если бы природа была поразумней, она сделала бы так, чтобы женщина откладывала яйца, как птицы, и чтобы…

– Ну хватит, мисс. Я не желаю слушать богохульства твоего отца. Странно, что Шарлотта поощряла такие разговоры. Двенадцатилетняя девочка! В первый раз за всю свою жизнь… – она задохнулась от возмущения, на щеках выступили красные пятна.

У Дели внутри все бунтовало. Она считала своего отца самым умным человеком в мире, а мама, хоть и делала вид, что шокирована такими откровенными рассуждениями, внутренне была согласна с отцом.

Весь следующий день тетя Эстер провела возле очага в гостиной. Дала о себе знать «старая болячка», непонятно чем вызванное женское недомогание. Она все утро жаловалась на боли в спине и не поднималась с кушетки. Дядя Чарльз растопил для нее плиту, принес дров и сложил их у очага.

– Оставлю тебя в покое, – проговорил он. – Пойду поработаю.

– В покое! А то в этом захолустье покоя мало. – Она всхлипнула. – Не волнуйся, скоро совсем успокоюсь, недолго уже осталось, освобожу тебя.

– Ну что ты, Эстер, ведь зима на исходе, не успеешь оглянуться – Адам приедет.

– Проклятый холод, – Эстер словно не слышала. – Конца ему нет… Даже уехать никуда не можем, в тепле пожить.

– Потерпи капельку. Я, кажется, напал на жилу, глядишь, повезет еще. Там толком и не искал никто, все четвертую шахту рыли. А я, если наткнусь на что-нибудь стоящее, продам на корню за кругленькую сумму. Тут больше и делать будет нечего.

Тетя Эстер не ответила, только глубоко вздохнула. Похоже, дядя говорил все это не в первый раз и сам уже не верил в свою удачу.

В этих краях свирепствовал холод. Ртутный столбик термометра, на который тетя Эстер смотрела каждый день, – записывать температуру входило в обязанности работника почты – иногда в течение целого дня не поднимался выше отметки минус восемнадцать градусов. В единственной местной гостинице шла бойкая торговля ромом, которым «выгоняли холод».

Вечером перед сном Дели раздевалась в кухне у теплой плиты, наполняла огромную бутыль горячей водой и клала ее рядом с собой – согревала ледяную постель. Потом она и умываться стала из этой бутыли – частенько вода, оставленная в кувшине с вечера, к утру превращалась в лед.

Дядя, наконец, сделал обещанные лыжи. Утром, на всякий случай, пройдясь веником по и так чистому полу в кухне, порезав лук и начистив картошки с репой к обеду и хорошенько протерев стол, Дели бежала одеваться – дядя уже ждал ее, чтобы идти на холмы к Ньюхам Хилл.

Дели надевала алую шапочку с помпоном – эту шапочку связала тетя Эстер, и пока вязала, не переставала сокрушаться из-за цвета: надо бы черную, да из всех запасов шерсти осталась только такая.

Дядя Чарльз отдал племяннице свой севший после стирки толстый голубой свитер, а короткую синюю юбку тетя Эстер выкроила из своей старой, саржевой. Под юбку Дели по настоянию тети Эстер поддевала шаровары: во-первых, теплее, а во-вторых, девочке неприлично ходить с открытыми ногами. Дели выглядела, словно разноцветный попугай лори, которого вынесли на белый снег. Яркие краски очень шли ей: волосы под алой шапочкой казались совсем черными, а голубой свитер придавал яркость глазам. Дядя Чарльз с улыбкой разглядывал ее.