Виктория Холт: Месть королевы

– Король был семейным человеком, – пробормотал Томас.

– Он был образцом всяческих достоинств… для тех, к кому благоволил. Но были и другие, кто не находил в нем столько добродетелей. Однако… я не собираюсь плохо говорить об умерших. Смерть все списывает. Даже те, кто не обрел уважения при жизни, зачастую получают его после смерти… Мой отец, кого так почитали при жизни, обретет истинный триумф именно теперь. И потому, мой добрый Томас, мы будем хоронить его с великой помпой, чтобы ублаготворить всех жителей Лондона.

– А вы не забыли просьбу, чтобы кости его были вместе с армией?

– Я помню, кузен.

Король пришпорил коня и опередил Ланкастера. Он был не в настроении продолжать беседу. Хотел думать о Лондоне, о погребальном обряде, о собственной коронации.

О том, что Гавестон уже поджидает его.

Путешествие в Уолтем, что вблизи Лондона, длилось две недели, и все это время король пребывал в раздраженном состоянии. Ему не терпелось совершить торжественный въезд в столицу и поместить останки отца под своды Вестминстерского аббатства. Похороны должны быть непременно грандиозными. Как ожидает народ. Сам же Эдуард мог легко представить себе ярость отца, если бы тот лицезрел все это великолепие. «Как?! – воскликнул бы старый король. – Тратить столько денег понапрасну, когда на них можно приобрести еще больше оружия для продолжения войны с шотландцами и поддержания порядка в непокорившемся Уэльсе!»

«Великий» король! Более велик в смерти, чем при жизни, когда у него было полно врагов, которых он должен был все время остерегаться. Эти бароны вообразили о себе невесть что со времен Великой хартии вольностей, принятой около ста лет назад. Правда, Эдуард Длинноногий, как прозвали его отца, умел приструнить их и держать в узде, но ведь и силой не всегда можно все решить. В гробу будут лежать останки когда-то, может, и великого короля, который воображал, что даже его кости смогут внушить страх врагам… Кости… Больше от него ничего не осталось!..

И вот он в Лондоне, в своей столице! Ему нравится этот город. У него давно вошло в привычку часто бродить по нему инкогнито, тайком, вместе с Перро, переодевшись в другие одежды, сливаясь с толпой, играя роль купцов, обыкновенных дворян, бродячих музыкантов – что придет в голову. Но ему было нелегко замаскироваться под кого-то другого – при его огромном росте и густой гриве льняных волос он был точной копией отца, и его легко узнавали. Это придавало еще большую остроту их походам, и они каждый раз радостно поздравляли друг друга, если в результате ночных похождений никто из них не был узнан. Порой Эдуарду хотелось, чтобы он родился не сыном своего отца.

Как любил он бродить по неровным мостовым, вдоль сточных канав посреди улиц, мимо деревянных домов, лавок и конюшен, на которых качались подвешенные на веревках фонари и вывески. Какое это было наслаждание – выпить кружку эля в таверне «Русалка», влиться в толпу торговцев и нищих, продавщиц молока и менял, честных и жуликов – вот настоящая жизнь! Ночи, полные приключений и удовольствий!

А возвратясь во дворец, не менее приятно было смыть с лица чуждый ему грим, сбросить не свою одежду и снова надеть на себя шелка, и парчу, и драгоценности, а затем кликнуть актеров и музыкантов и под звуки музыки перебирать в памяти все, что с ним и с Перро недавно приключилось… И Перро мог станцевать, спеть и представить что-нибудь не хуже настоящих актеров.

Снова он стал думать о Перро. Только о нем…

Итак, теперь – Вестминстерское аббатство, где уже готовятся к предстоящим похоронам. Да, Ланкастер оказался прав, нравилось ему это на самом деле или нет: народ встречал Эдуарда как своего короля. Он ведь так похож на отца, который уже, кажется, вот-вот перейдет в разряд святых. Люди сейчас вспоминали годы его «справедливого, доброго правления» – те самые годы, которые только недавно они же называли жестокими и безжалостными. «Старый Эдуард не оставил нас, – говорили они, – он ожил в своем сыне». Самые пожилые припоминали, как покойный вернулся когда-то из очередного крестового похода, чтобы быть коронованным на царство. Как возвышался над всеми, кто присутствовал при этом, потому что у него были длиннющие нормандские ноги, из-за чего ему дали прозвище Длинноногий. Как рядом с ним была красавица-жена, которая сопровождала его перед этим в Святую Землю, чтобы ни на миг не расставаться с ним. Это выглядело так романтично!.. Словом, Эдуард I взошел на престол в романтическом ореоле, а уходит из жизни как святой. Его славные дела не забыты, о его плохих делах не вспоминают.