Джулия Хилпатрик: Последняя любовь Скарлетт

– Мой муж – промышленник, – продолжала Луиза. – Он, естественно, придерживается правых взглядов. Но где вы видели промышленников с левыми идеями?

Ретт кашлянул. Он хотел сказать Луизе, что даже при всем желании не смог бы себя отнести к представителю правых взглядов.

– Если такие и есть, – продолжала графиня, не давая себя прервать, – то левые они, скорее, на словах. Да, мой муж – правый, и заявляет об этом открыто. Но причем здесь расизм?

Она обернулась к Джессике и Роберту.

– С ним было покончено еще до того, как вы, молодые люди, появились на свет! Ужасно, что Ален с такой легкостью может говорить о том, чего не знает… И даже, как я думаю, не понимает…

– Он понимает! – взволнованно проговорил Батлер. – Он все понимает! Я должен ему помочь. И это надо было сделать раньше!

Ретт оглянулся, как бы ища поддержки. Но встретил лишь молчаливые взгляды.

– Как же я виноват перед Аленом! – воскликнул Ретт. – Пусть он слабый человек, пусть он не может устоять перед всевозможными соблазнами… Нет! Нельзя было его сейчас отпускать!

Батлер ударил себя ладонью по лбу.

– Не берите на себя несуществующую вину, мистер Батлер! – проговорил Роберт, подозрительно приглядываясь к старику. – Если уж вам так надо, я могу поговорить с Аленом… Отыщу его завтра же…

Ретт подошел к окну и застыл, неподвижно глядя на светлеющее небо. Он пытался подавить волнение, но оно разрасталось где-то в груди, становилось все больше и больше и с ним не так-то легко можно было справиться.

Однако, Ретту через несколько мгновений это удалось. Он повернулся к посетителям и продолжил говорить уже более спокойно:

– В тот день, когда вы пришли, чтобы снять у меня квартиру, я отказал вам, опасаясь, что рядом поселятся люди, которых я не знаю и присутствие которых может мне доставить беспокойство…

Ретт помолчал, наблюдая какой эффект произвели его слова. Однако, все продолжали внимательно слушать.

– Но все оказалось значительно хуже, чем я мог себе представить! – воскликнул Ретт. – Если на свете существуют совершенно невыносимые квартиросъемщики, то они, думаю, достались именно мне!

Он горестно улыбнулся.

– Одно меня только успокаивает, – сказал Ретт, пристально глядя на слушателей. – Как сказала Джессика, эти квартиросъемщики могли оказаться моей семьей. Удачной или неудачной, но семьей. Чуждой мне по духу до боли…

Его слова были откровенны и нелегки. Он сам прекрасно понимал это. Однако, Батлер решительно говорил свою речь, не отводя взгляда от Джессики, Роберта и Луизы, словно ждал момента, когда те его остановят.

Однако его никто не останавливал. Слушатели, напротив, будто бы заинтересовались словами Батлера. Ретт глубоко вздохнул.

– А поскольку я эту злополучную семью люблю, – продолжил Ретт, внезапно улыбнувшись, – мне хотелось бы что-нибудь для нее сделать, как вы, сами того не сознавая, сделали для меня.

Джессика, Роберт и Луиза застыли на своих местах как бы задумавшись. Ретт уловил сходство между ними и картиной, о которой рассказывал в начале вечера.

Луиза вперила взгляд в пустоту, она словно боролась с усталостью из последних сил, с той усталостью, которую вызывает жизнь.

Джессика с тоской смотрела в сторону. Девушка имела совершенно отрешенный взгляд, казалось, что в своих мыслях она витает где-то далеко-далеко…

У Роберта, который как-то разом повзрослел в эту минуту, было загадочное и немного хитрое выражение лица.

– Знаете, есть писатель, я перечитывал одну из его книг как-то недавно, – тихо сказал Ретт. – Так вот, он описывал какого-то постояльца, обосновавшегося в квартире как раз над ним, ну, над героем произведения. Писатель слышит, как верхний жилец ходит, кружит по комнате. Потом он как бы исчезает, и его долго совсем не слышно. Но через некоторое время жилец появляется вновь…

Ретт сделал паузу. Джессика повернула голову в его сторону и произнесла:

– Что же вы замолчали?

– Постепенно периоды, когда его нет, – продолжал Ретт, кивнув девушке, – становятся все короче и короче, а присутствие – все продолжительнее. Это смерть! Он сознает, что жизнь его подходит к концу.

Джессика вздрогнула. Повернулся к Ретту и повзрослевший Роберт, да и Луиза сбросила свое оцепенение и зябко передернула плечами.

– Да, это смерть напоминает ему о себе, являясь в одном из своих столь многочисленных, сколь и обманчивых обличий. Представляете, я перед вашим приходом на мансарду уже несколько раз слышал такие шаги! – понизил голос до шепота Ретт. – Ваше же присутствие там, наверху, вызвало во мне совсем другие чувства! – весело продолжал он. – Не думаю, чтобы я заблуждался. Вы грубо, даже с болью, пробудили меня ото сна – глубокого, тупого и бесчувственного, как смерть…