Барбара Вуд: Последний пророк

На лице Ошитивы застыл ужас и страх.

— Мамочка, о чем он говорит?

Лицо ее матери стало белым как полотно, а глаза наполнились ужасом и печалью.

— Дочь моя, — сказала она строгим голосом, — Темный Господин выбрал тебя для себя.

— Туннель, — послышалось со всех сторон; все хотели бежать по спасительному маршруту, который вел на другой конец горы. — Аоте, забери ее с собой. Ягуары никогда не найдут вас.

Но тут они увидели, как несколько солдат выволокли из одного из домов какого-то старика. Его семья начала рыдать, когда они увидели, что его тащат за волосы, а потом заставили стать на колени и приставили к его шее топор.

— Кто из вас забыл взять в убежище старого дядю? — в гневе зашипела Сиумана.

— Спустите вниз девушку, — снова закричал Мокиикс, длинные перья на его голове заколыхались от порыва ветра, — а иначе мы убьем этого старика.

Женщины начали плакать: старик этот был исполнителем ритуальных танцев, а без его танца в день зимнего солнцестояния солнце останется стоять на месте и откажется возвращаться из своего зимнего путешествия обратно в лето.

— Не иди, Ошитива! — взмолился Аоте. — Пойдем со мной в спасительный туннель. К тому времени, как ягуары найдут способ забраться на скалу, мы уже будем далеко отсюда, и они никогда не найдут нас.

— Но почему они хотят именно меня? В Центральном Месте, должно быть, живут тысячи девушек. Я не единственная!

Она со страхом рассматривала равнину у подножия скалы. Девушка видела, как ее дядя, стоя на коленях, дрожит под лезвием топора. Она посмотрела в сторону Темного Господина, спрятавшегося в тени балдахина. Его кресло стояло на ковре, сотканном из перьев цвета глубокого синего неба и покрывавшем большую деревянную платформу, которую несли на своих спинах рабы. У края балдахина Ошитива мельком увидела загорелое бронзовое предплечье, украшенное браслетами из металла, который она видела лишь однажды. Этот металл назывался золотом. Но самого Господина видно не было.

Сиумана с трудом, так как во рту все пересохло, ответила:

— Потому что ты благословенна богами, дочь моя, и каким-то образом Темный Господин узнал это.

А потом Сиумана заметила, что муж ее убит горем.

— Это я во всем виноват, — выпалил он. — Я возгордился. Я хвастался.

У Сиуманы перехватило дыхание. Она едва могла вымолвить слово:

— Муж мой… — Она не могла продолжать дальше, зная, что за этим последует и какое ужасное признание он собирается сделать.

Но уже в следующую минуту слова потоком обрушились на нее. Муж рассказывал, как год назад, когда он отправился торговать дождевыми кувшинами в обмен на соль, он хвастался своей дочерью перед людьми из деревни, расположенной вниз по течению. Они сказали ему, что на юге стоит страшная засуха, потому что дождь не хочет идти. Они удивлялись, что в его местности идут обильные дожди. «В чем секрет ваших дождевых кувшинов?» — спросили его. И он не выдержал и похвастался, что все дело в его дочери: когда родилась на свет, она принесла дождь с собой. С тех пор их дождевые кувшины всегда полны водой.

Люди из убежища обменялись беспокойными взглядами. Молва о дочери Сиуманы, очевидно, обошла все торговые пути, потом достигла Центрального Места, где дождей не было по нескольку сезонов. Но какое отношение к этому имеет Темный Господин?

Но Сиумана, чья душа трепетала от ужаса, а кровь застыла, уже все знала. Все же она шепотом спросила:

— Чем еще ты хвастался, муж?

Он опустил голову:

— Я не мог удержаться и сказал им, что моя дочь красивее, чем само солнце.

Сиумана больно сглотнула и на мгновение представила, какая новая дорога в жизни теперь ее ждет. У нее никогда не будет внуков, и никогда ее благодарная дочь не будет заботиться о ней в старости. Ошитива должна их покинуть, и ничего нельзя изменить.

Повернувшись к девушке, она произнесла строгим голосом, в котором звучали страх и печаль:

— Вот почему они пришли за тобой, дочь моя. Господин возжелал тебя для своего удовольствия.

Тревожный шепот всколыхнул сгрудившееся на краю обрыва племя, а затем в страхе и отвращении они начали отходить от девушки; теперь она стала проклятой.

Сиумана продолжала говорить, хотя знала, что с этой минуты никто и никогда не осмелится произнести имя ее дочери.

— Он соединит свое тело с твоим, которое благословили боги, и таким образом разделит с тобой это благословение.

Сиумана закрыла глаза. Она вспомнила свой давний вещий сон: она видела свою только что родившуюся дочь взрослой женщиной, та стояла голой, только кровь текла у нее по груди посреди незнакомой рыночной площади перед лицом собравшейся толпы. Сейчас Сиумана понимала вещий смысл этого сна.