Ширл Хенке: Упрямица

– Разве ты не рада снова увидеть меня, Мерседес?

Его тон был, как всегда, издевательским. Он и раньше так разговаривал с нею, но теперь она уже не была юной и испуганной девчонкой. Прошлое не должно вернуться.

Ленивой походкой он двинулся вперед… Ему достаточно было сделать пару шагов, чтобы его разгоряченное, потное, запорошенное дорожной пылью тело коснулось ее груди, едва прикрытой тонкой тканью нарядного платья.

Невольно Мерседес отступила, но ее подбородок упрямо вздернулся вверх, точеный носик сморщился, будто она почуяла дурной запах, розовые губки брезгливо напряглись, вытянувшись в тонкую линию.

– Можно сказать так – я весьма удивлена…

Он оскалился в ухмылке:

– Ты думала, что меня прикончили хуаристы?

– Не буду утверждать, что ежечасно молилась об этом, но некоторые надежды на это я питала.

Откинув голову, он громко расхохотался:

– В мое отсутствие котенок отрастил когти?

– Отсутствие было таким долгим, что котенок успел вырасти, – сухо откликнулась она.

– Я это сразу заметил.

Он скользнул взглядом по тем ее прелестям, что открывал глубокий вырез платья. Краска смущения залила не только ее щеки, но и шею, и грудь. Он бесцеремонно прищелкнул языком, дав понять, что по достоинству оценил внешность супруги.

– У тебя отросли не только коготки, но и все прочее… Пустой сосуд вроде бы наполнился. Правда?

Мерседес пыталась не обращать внимания на голодный огонек, который светился в его взгляде, темном и пугающем, как грозовая ночь.

Они стояли друг против друга, почти соприкасаясь телами, полумрак сгущался вокруг них, а глаза его начали светиться, как угли в ночном костре.

Его хищная натура подавляла ее, как будто он был ягуаром, а она – раненым олененком. Так было и в прошлом, но сейчас она испытывала совсем иное чувство. Словно и он, и она изменились, и ее душа почему-то тянулась к нему, а его тело не пугало ее так, как раньше.

«Что-то произошло с ним! Или со мной?» – мелькнуло у нее в мыслях.

Не в силах разобраться в своих ощущениях, Мерседес собралась с духом, провела языком по пересохшим губам и произнесла, уводя разговор в сторону:

– Донья София ждет тебя.

– Не сомневаюсь. На кого еще ей излить свою желчь после того, как мой папаша отправился на тот свет?

– Она скоро присоединится к дону Ансельмо. Только надежда на твое возвращение поддерживала в ней жизнь.

Он осклабился:

– Скорее надежда, что я сотворю ей внука и наследника Гран-Сангре. Что ж, для этого я и вернулся!

Он обвел жадными глазами фигуру доньи Мерседес, все равно что обшарил ее тело руками. Она содрогнулась.

– Иди к своей матери, не заставляй ее ждать. – Она вновь обрела решительность, которую только что едва не утратила. – А за это время Бальтазар приведет в порядок твои покои. О заботах и бедах Гран-Сангре мы поговорим за столом.

Мерседес резко повернулась и взбежала вверх по лестнице, стремясь как можно скорее избавиться от его общества, остаться наедине сама с собой и разобраться в своих чувствах.

Она услышала его шаги, когда он последовал за ней, и умерила свой бег, чтобы не показать ему своего страха.

На верхней площадке лестницы Мерседес остановилась, и тут же из узкого коридора выскочила мощным длинным прыжком и создала между ними преграду огромная черная овчарка.

– Буффон! Нет! Не трогай его! – крикнула Мерседес, моля Бога, чтобы клыки пса не впились в тело Лусеро, а тот не выхватил бы из-за пояса один из своих страшных кинжалов и не убил бы ее верного друга.

Когда муж ради военных приключений и свершения сомнительных подвигов оставил молодую жену, Буффон был еще слепым щенком. Теперь он превратился в свирепого пса, готового защитить хозяйку от любой опасности. Он уже не раз показывал, что могут сотворить с человеком или с животным его клыки и когти.

Мерседес попыталась схватить пса за украшенный серебром кожаный ошейник, но тот уже вытянулся в прыжке и упал всей своей грозной тяжестью на грудь Лусеро…

Лусеро не испугался. Он отталкивал пса руками, привычными, казалось, к подобным схваткам, и смеялся.

Мерседес удалось наконец вцепиться в ошейник Буффона и заставить его – разъяренного, с пастью, залитой пенной слюной, – покориться своей воле.

Но Лусеро своим дальнейшим поведением поразил ее. Вместо того чтобы отпрянуть от нападавшего на него пса, ее супруг склонился над рычащим животным и начал с улыбкой гладить его вздыбившуюся на затылке шерсть. Пес не привык к ласке от редких гостей, посещавших Гран-Сангре в годы войны. Буффон перестал рычать, могучий хвост застучал по полу, приветствуя добрую руку, а донья Мерседес похолодела.