Уильям Коллинз - Опавшие листья

Мистер Хеткот с большим удовольствием пожал ему руку. Невозможно было устоять против честных карих глаз и простого, задушевного обращения молодого человека с оригинальной манерой и странным именем.

– Мистер Гольденхарт, – сказал он, опускаясь на скамью, сядем и поговорим.

– Все, что хотите, сэр, только не называйте меня мистер Гольденхарт.

– Почему?

– Потому что это слишком церемонно. Вы могли бы быть моим отцом, моя обязанность называть вас мистер или сэр, как мы называли старших в Тадморе. Я оставил всех своих друзей в Общине и чувствую себя очень одиноким в этом большом океане, между чужими. Сделайте мне одолжение. Называйте меня по имени.

– Какое же из Ваших имен лучше выбрать? – спросил мистер Хеткот, исполняя просьбу оригинального юноши. – Хотите я вас буду называть Клод?

– Нет. Первобытные христиане говорили, что Клод французское имя. Называйте меня Амелиусом или просто Мель, (так меня звали в Тадморе), я буду чувствовать себя как дома.

– Хорошо, – сказал мистер Хеткот. – Теперь, мой друг Амелиус или Мель, я буду говорить так же откровенно, как и вы. Христианские Социалисты, должно быть, очень доверяют своей системе воспитания, если пустили вас одного по белому свету?

– Вы угадали, сэр, – отвечал Амелиус хладнокровно. – Я могу служить доказательством.

– У вас, вероятно, есть родные в Лондоне? – продолжал мистер Хеткот.

По лицу Амелиуса впервые пробежала тень.

– У меня есть родственники, – сказал он, – но я обещал никогда не видеться с ними. Это бессердечные люди, и они сделали бы из меня бессердечного светского человека. Это сказал мне отец на своем смертном одре.

Он снял шляпу, упомянув об отце, и замолчал, в глубоком раздумье опустив голову. Спустя минуту он опять надел шляпу и взглянул на мистера Хеткота со своей светлой, ласковой улыбкой.

– Мы читаем небольшую молитву за упокой души любимых нами людей. Когда приходится упоминать о них, – сказал он, – мы молимся молча, чтобы не обратить на себя внимание, так как ненавидим ханжество в нашей Общине.

– Я вполне согласен с Общиной, Амелиус. Но, милый мой юноша, неужели ни один друг не встретит вас в Лондоне?

Амелиус таинственно поднял руку.

– Позвольте? – сказал он, вынимая из бокового кармана письмо.

Мистер Хеткот, все время следивший за ним, заметил, что он смотрит на адрес с гордостью и удовольствием.

– Один из братьев нашей Общины, – объявил Амелиус, – дал мне это рекомендательное письмо, сэр, к человеку замечательному, человеку, который может служить примером для всех нас. Из бедного швейцара он становится, благодаря своей настойчивости и честности, одним из самых уважаемых торговцев Лондона. – Произнеся этот панегирик, [3]Амелиус подал письмо мистеру Хеткоту. На нем был следующий адрес: Джону Фарнеби, эсквайру, дом Рональда и Фарнеби бумажных торговцев, улица Альдерсгэт, Лондон.

Мистер Хеткот посмотрел на адрес с удивлением, которое не ускользнуло от внимания Амелиуса.

– Вы знаете мистера Фарнеби? – спросил он.

– Я немного знаком с ним, – отвечал Хеткот неохотно.

Амелиус продолжал расспрашивать: что он за человек? Будет ли он чувствовать предубеждение против меня за то, что я воспитывался в Тадморе?

– Я должен лучше познакомиться с вами и с Тадмором, прежде чем буду в состоянии ответить на ваш вопрос. Скажите мне лучше, каким образом попали вы в общество Социалистов?

– Я был тогда еще ребенком, мистер Хеткот.

– Очень хорошо. Но ведь и у детей есть память. Может быть, по какой-нибудь причине вы не желаете рассказать мне то, что помните?

Амелиус отвечал немного грустно, не поднимая глаз с палубы.

– Я помню, что случилось что-то, бросившее тень на всю нашу жизнь, помню, что моя мать была в этом замешана. Когда я вырос, я не смел расспрашивать отца, и он никогда не рассказывал мне ничего. Я помню только, что она сделала ему какое-то зло, а он простил и позволил ей остаться дома, все родные и друзья порицали его и отдалились от него с этих пор. Вскоре (я был в школе тогда) мать моя умерла. За мной послали, и я шел за ее гробом вдвоем с отцом. Когда мы вернулись и остались одни, отец посадил меня к себе на колени и поцеловал.

– Амелиус, – сказал он, – хочешь остаться в Англии с дядей и теткой или ехать со мной в Америку, чтобы никогда сюда не возвращаться? Подумай хорошенько! Мне нечего было думать, я ответил: поеду с тобой, папа.

Он испугал меня, вдруг разразившись рыданиями.