Мэри Патни - Свет Рождества

Выйдет солнце или нет, но этим утром погода в точности походила на жуткий английский ноябрь, от которого Рэндольф и попытался сбежать. Небольшая искра надежды вспыхнула и погасла. Как же глупо было надеяться, что он сумеет убежать либо от дождя, либо от одиночества. Но, ей-Богу, он прибыл сюда на главный праздник года, а потому будет наслаждаться им, если только это его не убьет.

Рэндольф нанял гида и в течение трех дней покорно осматривал различные церкви и памятники. Он купил кое-какой антиквариат и objets d'art [2] [2] objets d'art – фр. объекты искусства , а также изящную куклу в национальном костюме для своей племянницы.

Кроме того, Рэндольф восхищался красивыми неаполитанскими женщинами и даже пару раз засмотрелся на черноглазых проституток. Но не поддался искушению, поскольку цена могла оказаться слишком высокой. Ходили слухи, что проститутки Неаполя часто одаривали мужчин такими подарками, которые потом нельзя было ни проигнорировать, ни забыть.

Вчера гид водил его смотреть на религиозную процессию. По причинам, находящимся за пределами понимания протестанта с севера, статуя Девы Марии была вынесена из церкви на улицу для всеобщего обозрения. Мужчины, несущие пятнадцатифутовые факелы, шли впереди, за ними следовали музыканты, играющие на маленьких тамбуринах, кастаньетах и огромных итальянских волынках. Чистильщики, одетые во все черное и траурное, держали в руках метлы, убирая улицы перед Мадонной – наиболее полезное занятие из всего действа, – другие участники процессии посыпали булыжную мостовую травами и цветами.

Улицы и балконы были переполнены зрителями, и впервые Рэндольф получил удовольствие, заразившись восторгом толпы. Затем появилась группа мрачных, босых кающихся грешников, их шеи были обвиты веревками, а на головы одеты венки из терновника с шипами, по-видимому, вонзавшимися в их черепа. За ними шествовали зловещие существа, одетые во все белое, их лица были скрыты под натянутыми на глаза капюшонами. Эти шесть фигур под колпаками были самыми ужасными из всех: почти раздетые, они шли и бичевали себя, ручейки крови стекали вниз по их истерзанным спинам и рукам, окрашивая в красное их белые одежды.

Вообще идея бичевания для разумного англичанина была совершенно отталкивающей, Рэндольф содрогнулся, его удовольствие от зрелища вмиг испарилось. Даже сквозь общий шум он слышал болезненные глухие удары кнутов с железными наконечниками по незащищенной плоти.

Под шутки своего гида Рэндольф повернулся и начал выбираться из толпы. Какой же он дурак, раз надеялся стать менее одиноким в другой стране. Произошло же нечто совершенно обратное, еще никогда в жизни он не чувствовал себя более чужим. Он очень сильно отличался от неаполитанцев, и так же, как он никогда не поймет эту оргию жестокой набожности, он никогда не будет в состоянии соответствовать их страстности, проявляемой в жизни.

Ища успокоение среди себе подобных, Рэндольф тем же вечером посетил небольшое собрание в доме британского посла. Английская община была весьма значительной по размерам и, несомненно, жаждала принять в свою среду лорда. Рэндольф сразу же получил многочисленные приглашения на рождественский обед и имел возможность съесть некоторое количество приличного сливового пудинга, а не той языческой пищи, которую употребляли местные жители. И все же этот пудинг не был настоящим сливовым пудингом, которого хотелось Рэндольфу. С вежливой неопределенностью, в которой он всегда был мастером, Рэндольф отклонил все приглашения и вернулся в гостиницу совершенно подавленным.

Следующее утро выдалось пасмурным, но по крайней мере, больше не лил дождь, а небо намекало на возможные прояснения чуть позже, может быть, днем. Обрадованный данной перспективой, Рэндольф отказался от услуг гида и отправился пешком самостоятельно исследовать город. Он был поражен непосредственным соседством богатства и крайней бедности в этом полном энергии и жизни городе, жители которого настаивали на том, чтобы как их радости, так и печали, были публично выставлены на обозрение всего мира. Его очевидное иностранное происхождение привлекало внимание, и Рэндольф был вынужден отгонять уличных мальчишек, чье простодушие было весьма сомнительно независимо от того, насколько они были молоды, но серьезных проблем у него не возникало.

Поздним утром его блуждание занесло его в тихий жилой квартал на одном из наиболее высоких холмов. Скромные, но приличные здания окружали базарную площадь с трех сторон, в то время как четвертая была ограничена кирпичной стеной. Холм от стены резко уходил вниз, открывая роскошный вид на залив. Довольный, Рэндольф закинул руки на стену и стоял, изучая город, так игриво раскинувшийся где-то далеко внизу.