Лора Бекитт - Сердце в пустыне

Хасан ибн Акбар аль-Бархи, будучи мужчиной в расцвете лет, выглядел прекрасно. Сейчас он видел перед собой ровесника, которому легко можно было дать лет на десять—пятнадцать больше.

Этого человека звали Ахмед ибн Кабир аль-Халиди; когда-то они с Хасаном вместе учились в знаменитой на весь халифат школе права в Мекке. Ахмед был спокойным, старательным, вдумчивым юношей, обладавшим великолепной памятью. Его истинной страстью была литература, он пробовал заниматься сочинительством, но родители Ахмеда решили, что поэзия – ненадежное и недостойное уважения дело и сын должен изучать право.

Ахмед не стал спорить с родителями и отправился в Мекку. Он хорошо учился, но при этом не изменил своему увлечению: знал множество стихов и мог перечислить всех известных поэтов своего времени. Однажды удивил Хасана, сказав: «Мир книг куда более красочный, похожий на истинную жизнь, чем та реальность, что нас окружает. С его помощью можно увидеть такие картины, каких не встретишь в самых сказочных путешествиях!» Помнится, они рассуждали и спорили обо всем на свете!

Закончив учебу, Ахмед остался в полюбившейся ему Мекке, величайшем городе правоверных, а Хасан вернулся в Багдад.

Хасан не любил возобновлять старые знакомства: со временем люди менялись, причем, как правило, не в лучшую сторону. Но он не мог сделать вид, будто не знает прохожего – это было бы крайне невежливо.

– Не узнаешь?

– Узнал!

– Не сразу, – с улыбкой заметил Ахмед.

Хасан пожал плечами.

– Что поделаешь, ведь мы не виделись столько лет!

Внезапно Хасан почувствовал, что искренне рад этой встрече.

На него повеяло былым, неповторимым духом тех времен, когда они оба были молоды и не боялись раскрыть друг другу душу. Когда вокруг, куда ни глянь, простиралось будущее, а не пустой, бессмысленный мир, в котором все искажено и вещи потеряли свое истинное значение.

– Давно в Багдаде? – осведомился он.

– Давно.

Внезапно взгляд собеседника помрачнел, в нем промелькнула тень тяжелых воспоминаний.

– Где живешь?

– Близ Басрийских ворот. А ты?

Хасан ответил.

– С семьей?

– Да. У меня два сына, двадцати и пятнадцати лет.

Ахмед печально улыбнулся.

– Нас всего двое – я и моя дочь Джамиля.

Он обернулся. Хасан увидел девушку, стоявшую в шаге от отца. Прежде он попросту не заметил ее в бесконечном людском потоке. На него смотрели такие же большие, прекрасные глаза, какие были у юной Зухры. Но если во взоре Зухры было сокрыто нечто неведомое и темное, то взгляд дочери Ахмеда являл собой вход в светлый и чистый мир, мир мечты, радости и надежды.

Хасан почувствовал, как взволнованно забилось сердце.

Он слегка кивнул, и девушка ответила вежливым поклоном.

– А… твоя жена?

– Когда мы ехали из Мекки в Багдад, Зару укусила змея. Моя единственная и любимая супруга навсегда осталась в пустыне.

– Сожалею, – с искренним огорчением произнес Хасан и добавил: – Нам нужно встретиться и поговорить. За те годы, что мы не виделись, произошло много событий не только в жизни каждого из нас, но и во всем халифате!

– О да! Я приглашаю тебя в гости. Джамиля прекрасно готовит кофе. Воистину напиток Аллаха!

– С удовольствием попробую.

Они назначили день встречи, раскланялись и распрощались. Хасан проводил Джамилю долгим взглядом. Всего одна жена и одна дочь! Ахмед не изменился. Он говорил о сотнях возможностей, о бесконечности мира, тогда как привязанности его собственного сердца всегда имели четкие границы.

Всю неделю Хасан пребывал в приподнятом настроении. Он предвкушал долгий разговор по душам с Ахмедом и улыбку его прекрасной дочери Джамили. Собираясь в гости к другу, он надел лучшее платье, которое, тем не менее, выглядело достаточно скромным: белая рубашка тончайшего полотна, длинный кафтан темно-зеленого шелка, пояс с медным набором и светло-зеленая чалма. Наряд дополнял кинжал с костяной рукояткой в ножнах, затянутых темной кожей с тисненым орнаментом.

Древняя простота одеяний давно уступила место истинно азиатской, порой прямо-таки кричащей роскоши. Однако Хасан полагал, что истинный араб должен быть внутренне спокоен, иметь чувство собственного достоинства, служить примером духовного превосходства, а не стремиться поразить пышностью и богатством одежды. Он любил и ценил дорогие, красивые ткани, но считал, что настоящий мужчина не должен наряжаться ярко, как евнух. Ахмед радушно принял старого друга и усадил его на диван. Был подан горячий рассыпчатый плов, потом – прохладный шербет и свежие фрукты.