Сидони-Габриель Колетт - Гнездышко

– Вовсе нет – плаксиво сказала Эрмина. – Он очень добрый. Прибавил мне жалованье. Только вот…

– Что?

– Он женат…

– Ну вот, опять! – воскликнула Алиса. – Значит, вы обе нравитесь только женатым? И ты, конечно, его любовница?

– Нет, – сказала Эрмина в платок.

Коломба и Алиса переглянулись поверх её склонённой головы.

– Почему?

– Не знаю, – сказала Эрмина. – Я сдерживаю себя. Ох, как всё это меня бесит… А тут ещё и Коломба со своими дурацкими шуточками…

– Мы такие нервные, – сказала Коломба притворным тоном. – Мы такие целомудренные и нервные.

– Ты послушай её! – закричала Эрмина. – Она говорит об этом так, как будто у меня были вши! В конце концов, я свободный человек! Какое твоё дело, нервная я или нет?

Съёжившись в своём узком чёрном платье, она утопила голову в плечи, скрестив руки на груди. При этом из её оскаленных и беспощадных уст сыпались жестокие упрёки, так что Алиса была удивлена.

– Боже мой, крошка, неужели ты не можешь видеть это в положительном свете? Ведь все мы птенчики из одного гнёздышка, и не впервой же нам поддразнивать друг друга? Никто и не спорил, что ты свободный человек. ТЫ прямо как та летучая мышь, что я как-то поймала сачком для бабочек… Её слова были прерваны зевком.

– О-ох, перекусить бы… Чем угодно, лишь бы перекусить! Уже десять минут десятого! А не найдётся ли здесь чего-нибудь, чтобы заморить червячка?

– Я собиралась сделать яичницу с ветчиной, – предложила Коломба.

– Отставить. Пора забыть об яичнице с ветчиной, которой мы питались пятнадцать лет. Я поведу вас к Поставу. Сосисочка толщиной с мою руку – вот что мне нужно. А что, сосисочки у Постава по-прежнему такие же вкусненькие-вкусненькие-вкусненькие?

– Не особенно, – сказала Эрмина.

– Не слушай её! – запротестовала Коломба. – Жирные, как червячки для наживки, и прямо тают во рту…

– Вы закончили? – оборвала Алиса. – Голосую за Постава и за шампанское. Ну-ка, живо, командую сейчас я! Коломба, есть у тебя какая-нибудь штуковина на голову, подходящая к этому горничному костюму?

– Есть зелёная вязаная шапочка-пилотка. Прелестная, и обошлась всего в семнадцать франков.

– Алиса, но ведь ты не пойдёшь вот в этом наряде? – встревоженно спросила Эрмина.

Алиса сурово взглянула на неё.

– То есть? В том смысле, что я сняла чёрное? Да, я оставила весь этот креп в «кратере».

Она указала рукой на стенной платяной шкаф.

– Завтра утром я это заберу.

– И тебе всё равно – я имею в виду…

– Мишеля? Да. И ему, конечно, тоже всё равно. Она внезапно умолкла, тряхнула головой.

– Пошли. Это никого, кроме меня, не касается. Они толкались в тесной ванной комнате, втягивая животы, подбирая ягодицы, чтобы пролезть между умывальником и с десяток раз перекрашенной цинковой ванной, перекидываясь незначащими репликами. Одна за другой они подкрасили себе губы поярче, сильнее навели румянец на щеках, состроили одинаковые гримаски, проверяя блеск своих зубов, и под конец достигли самого банального и сильного сходства. Оно, однако, исчезло, когда сёстры надели три разные шляпки. Коломба и Алиса сделали вид, что не заметили второй золотой розочки, приколотой к чёрному бархатному берету, украсившему белокурые волосы Эрмины. Берет, старая фетровая шляпа и зелёная вязаная шапочка выверенным жестом были надвинуты на правый глаз. Поскольку у Коломбы не было пальто цвета горчицы, Алиса завязала на груди узлом толстый лиловый платок. Отточенными до виртуозности движениями они выбирали, какие надеть украшения, и мастерски умели сочетать их с тканью своего наряда.

– А помнишь, Коломба, папин шарф, тот, с узорами? Как же он шёл мне…

Все три улыбнулись, глядя в зеркало с облупившейся эмалью, обменялись привычными репликами:

– Где трубочка?

– В замочной скважине. Я её возьму. А цигарочки?

– У нас по пути есть табачная лавочка, – сказала Алиса. – Я куплю на всех.

Громко разговаривая, они шли рука об руку, пересекли пустынную улицу, вдыхая влажный воздух сумерек. Движением завсегдатая Алиса толкнула ногой входную дверь ресторана Постава. Она проскользнула к своему любимому столику неподалёку от камина с вытяжным колпаком. Протянувшийся во всю длину старого, толстостенного парижского здания, зал приглушал все звуки. Ничто здесь не было подчинено требованиям чьего-либо личного вкуса или желанию создать атмосферу утончённости.

– Как видишь, – сказала Коломба, – здесь ничего не изменилось. Сюда приходят поесть, подобно тому, как в исповедальню приходят исповедоваться.