Сидони-Габриель Колетт: Гнездышко

Её ирония выглядела насмешкой. И сколько же раз Мишель, принимая эту насмешку, чувствовал, будто задето его так называемое мужское достоинство?..

Коломба приподняла свои длинные брови к волнистым чёрным волосам, разделённым пробором над левым виском. Одна прядь шла вдоль лба и, словно занавес, была подколота за правым ухом. Остальные её густые волосы – прекрасные волосы четырёх сестёр Эд – крупными завитками были уложены на затылке.

– Только Мария была мне поддержкой. Да, именно Мария, сторожиха. Она была потрясающа. Такой такт, такое сострадание, не афишируемое, но явное…

– Вот это новости, Алиса! ТЫ мне всегда говорила, что эта старая хитрюга Мария – ставленница Мишеля!

– Да. Этакая домоправительница «при одиноком господине». Так вот, всё переменилось. А уж она-то видела сквозь стены! Она ночевала в гостиной вместе со мной. Я на диване, она на другом, в большой ночной рубашке, как у монахини.

– В гостиной? А почему?

– Потому что мне было страшно, – сказала Алиса. Она подняла свою длинную руку и уронила её на плечо сестры.

– Страшно, Коломба. По-настоящему. Я боялась всего – пустого дома, стука двери, боялась сумерек… Мне было страшно того… каким образом ушёл Мишель…

Коломба взглянула в глаза сестры понимающим взором.

– Да? Ты думаешь, что…

– Нет, – сказала чётко Алиса. – Но это возможно, – добавила она тихо.

– Романы? Интрижки?

Алиса не отвела глаз.

– Да брось ты. Вообще-то жизнь мужчины и женщины кажется мне иногда чуть-чуть постыдной, чем-то вроде уборной, устроенной в платяном шкафу… Её следует скрывать. И вот доказательство: я боялась всех тех вещей, что видели нас в Крансаке. Двух чёрных книжных шкафов в глубине гостиной. Соловьёв, которые распевали всю ночь, о! всю ночь… Этого ящика, куда положили Мишеля, – а потом исчезновения этого ящика… О, я ненавижу мёртвых, Коломба. Они не нашей породы. Я шокирую тебя, да? Человек… вот такой… ну, в общем, неживой – разве это тот, кого мы любили?.. Тебе этого не понять…

Как бы из суеверия Коломба дотронулась до тусклого дерева рояля. Алиса успокоилась, улыбнулась.

– Хорошо, хорошо. Понимаю. Вижу, что у вас с Балаби всё по-прежнему. Добрые друзья? Или любовники?

– Кем же нам ещё быть, кроме как друзьями? Мы оба полумёртвые от работы.

Она зевнула, затем внезапно оживилась:

– И всё-таки, кажется, у него дела пошли на лад. С начала сезона он будет дирижировать в оперетте Пурика.

Понизив голос, она поведала Алисе вкрадчивым и полным надежды голосом:

– Его жена больна!

– Неужели?

– Вот именно, детка! И серьёзно. У неё отнимаются ноги, и если, как говорят, уколы, что ей делают, не подействуют, сердце может отказать в любой момент, раз – и всё!..

Она замолкла, как бы созерцая что-то чудесное, невидимое для других, и от этого сразу посвежели её увядшие щёки, прищуренные веки близоруких глаз.

– Знаешь, радоваться особенно нечего. Бедный Каррин… Он, конечно, выглядит сейчас… Это в основном из-за недосыпания. Никак не удаётся выспаться. Мы оба так устаём, что просто не можем заснуть. Я помогаю ему с оркестровкой, с переложениями, как могу, после уроков…

Внезапно помолодев, она широко раскрыла свои прекрасные усталые глаза:

– Ой, ты знаешь, одну из его песен взял Морис Шевалье! Вот так… Кстати, за исключением припева, эта песня моя… Очень симпатичная песенка…

Она попыталась дотянуться до клавиатуры рояля на ощупь, через спинку дивана, но затем оставила свои попытки:

– Алиса, я, может быть, недостаточно говорю с тобой о… о том, что с тобой случилось…

– Да что ты, вполне достаточно, – холодно сказала Алиса.

Взоры их почти неотличимых глаз встретились. Они не проявляли открыто радости от встречи из-за привычки быть к себе строгими и скрывать свои чувства за напускным цинизмом.

– Кажется, и та пришла, – сказала Коломба. – Пойду открою.

С лёгкостью, происходящей от давней привычки, она перекинула ноги через спинку дивана и встала.

– Входи же. Да, Алиса здесь. Поцелуй её и дай нам поговорить.

Эрмина бросила свою шляпу на рояль и скользнула поближе к сёстрам.

Она прижалась к щеке Алисы своей более худой щекой, своими крашенными в белокурый цвет волосами и нежно прикрыла глаза.

– А от тебя очень приятно пахнет, малютка, – сказала Алиса. – Оставайся, не уходи.

– О чём вы говорили? – спросила Эрмина, не открывая глаз.

– Да ни о чём особенно хорошем… Я говорила, что сыта по горло всем, что видела там…