Анн Голон: Анжелика и ее любовь

— Мамочка, дорогая!

— Сыночки, родные вы мои… Флоримон, но ведь это невероятно, Кантор не может быть здесь. Он погиб на Средиземном море.

Флоримон рассмеялся звонким, чуть насмешливым смехом.

— Разве ты не знала, что отец атаковал флот герцога Вивоннского, потому что там был Кантор. Это стало известно отцу, и он решил отбить его.

— Так он знал…

Это были первые слова, смысл которых дошел до сознания Анжелики, после того как Жоффрей де Пейрак показал ей двух всадников, и она, потрясенная, различила в них любимые черты своих сыновей, по которым она выплакала столько слез.

— Так он знал, — повторила она.

Значит, все происходило не во сне. Все эти долгие годы ее дети были живы. Граф «отбил» Кантора, встретил и оставил при себе Флоримона, а в это время она, Анжелика, едва не лишилась рассудка. Теперь, возвращаясь к действительности, она ощущала прилив слепой ярости. Прежде чем Жоффрей де Пейрак успел что-то сообразить, она вскочила на ноги и, бросившись к нему, ударила по лицу.

— Так вы знали, — кричала она, обезумев от бешенства и боли, — знали и ничего не сказали мне! Вы спокойно наблюдали, как я обливаюсь слезами отчаяния, вы радовались моим страданиям. Вы чудовище. Я ненавистна вам… Вы ничего не сказали мне ни в Ла-Рошели, ни во время нашего плавания.., ни даже этой ночью. Что же я натворила, прикипев сердцем к такому жестокому человеку. Не хочу даже видеть вас…

Ему пришлось употребить всю свою силу, чтобы удержать Анжелику на месте.

— Отпустите меня, — вопила она, пытаясь вырваться, — я никогда не прощу вас, никогда… Теперь я знаю, что вы не любите меня… Вы никогда не любили меня… Отпустите…

— Сумасшедшая, куда вы вздумали бежать?

— Подальше от вас, и насовсем…

Однако силы ее покидали. Опасаясь, как бы она не совершила какой-либо непоправимый поступок, граф держал ее, как в тисках. Анжелика задыхалась в его железном объятии. От гнева, но и от безумного счастья у нее перехватило дыхание, собственная шевелюра вдруг показалась ей тяжелой, как свинец, голова откинулась назад.

— О дети, дети мои, — вновь простонала она.

Теперь Жоффрей де Пейрак прижимал к себе безжизненное тело с закрытыми глазами на бледном, как смерть, лице.

— Ужасная женщина! Как вы меня перепугали!

Анжелика приходила в себя. Она лежала на подстилке из сухих листьев в индейской хижине, куда ее отнес муж, когда она потеряла сознание. Увидев, что он нагибается к ней, она запротестовала:

— Нет, на этот раз между нами все кончено, я больше не люблю вас, господин де Пейрак, вы причинили мне слишком много зла.

Сдерживая улыбку и крепко удерживая руку, которую она вырывала, он вдруг произнес совершенно неожиданные для нее слова:

— Прости меня.

Она бросила быстрый взгляд на благородное лицо мужа, несшее на себе суровый отпечаток пережитых опасностей, которые ни разу не сломили его. Слезы снова чуть не брызнули из ее глаз, но, преодолев себя, она упрямо тряхнула головой и подумала:

«Нет, простить нельзя, разве можно так играть с сердцем матери, обречь ее на такую пытку. Как мог он ставить мне в упрек потерю детей, отлично зная, что они живы-здоровы и ждут его в Америке, в Гарварде. А спровоцированная им самим „смерть“ Кантора? Он даже не подумал о слезах матери, узнающей о гибели своего ребенка. Какое пренебрежение моими чувствами! Разве я не была ему женой? Не зря у меня возникло подозрение, что он никогда не испытывал ко мне большой любви».

Она попыталась встать и ускользнуть от него, но из-за слабости не смогла, и он мягко привлек ее к себе.

— Прости меня, — тихо повторил он.

Не в силах вынести его взгляда, полного страстной мольбы, Анжелика прижалась лицом к твердому плечу мужа.

— Вы знали и ничего не сказали мне. Вас нисколько не заботили страдания, терзавшие мое сердце. А ведь достаточно было одного вашего слова, чтобы вернуть мне радость. Вы ничего не сказали ни тогда, когда разыскали меня, ни потом на корабле.., и даже этой ночью?..

— Этой ночью? О, родная моя! Этой ночью вы полностью овладели всем моим существом. Наконец-то вы принадлежали мне. Обуреваемый ревностью и эгоизмом, я решил, что никто не должен стоять между нами. Достаточно я делил вас с целым миром. Это верно, мне случалось быть жестким, порою несправедливым, но я бы не стал так сурово обращаться с тобой, если бы не любил так сильно. Ты

— единственная женщина, сумевшая заставить меня страдать. Мысль о твоих изменах долгое время раскаленным железом жгла мне сердце, казавшееся неуязвимым. Все мои воспоминания были отравлены сомнением, я подозревал тебя в ветрености, бессердечии, равнодушии к судьбе наших детей.