Анн Голон - Триумф Анжелики

Ломенье ответил, что его мать и сестры чувствуют себя прекрасно. У него не было времени, чтобы внимательно прочитать их послания, ибо в то же время, с тем же посыльным он получил письмо Святого Отца де Марвиля, в котором сообщалось о последних мгновениях жизни его друга детства и он не оправился от ужасной новости.

Он прижимал руку к нагрудному карману, где лежал конверт, который словно обжигал его сердце.

— Люсьен де Марвиль мне передал последние и ужасные слова умирающего, увы, они направлены против вас, мадам. «Она — причина моей смерти». И с тех пор это меня преследует. Вам, возможно, не известны эти слова?

— Нет, известны, — сказала она.

Она объяснила ему каким образом они прибыли в Салем, куда вождь Могавков направил де Морвиля, и оказались единственными, кто знал обо всем. Указав на нее, иезуит повторил последние крики покойного: «Это она! Это она! Она — причина моей смерти!»

Из осторожности Анжелика не стала подчеркивать, что такие обвинения свойственны для больных и сумасшедших людей. Разговоры о враждебном отношении Святого Отца д'Оржеваль к чете де Пейрак и особенно к Анжелике свидетельствовали о наличии двух сторон. Одни были с ним согласны, другие нет. Анжелика поняла, что шевалье настроен уже не столь сурово и замолчала.

После нескольких мгновений тишины Клод де Ломенье тихим голосом поведал о том, что Отец де Марвиль прислал ему письма и документы, найденные у миссионера, и его молитвенник. Остальные вещи хранились в Париже в церкви Сен-Рош, к которой Отец д'Оржеваль питал особую привязанность. Миссионерской часовни не нашли, но было известно, что ее сохранили ирокезы-христиане и спрятали в одном из селений около Онтарио. Ее должны были переправить в Квебек.

— А распятие Отца д'Оржеваль? Этот крест, который он носил на груди, говорят, был украшен рубином?

— Дикари его сохранили. А потом, считая, что красный глаз Хатскон-Они, как они его называли, смотрит на них, они его закопали.

Она увидела, как он задрожал, словно больной в лихорадке.

Анжелика подхватила плащ, который соскользнул с его плеч, и по матерински нежно накинула на графа.

— Туман холодит. Я тоже озябла. Знаете, мы продолжим нашу беседу позднее, если вам будет угодно. Но сейчас нам необходимо выпить добрую порцию турецкого кофе. Вы, уроженец берегов Средиземноморья, уж наверняка не откажетесь от этого нектара. Возможно, у вас, как и у меня, морские путешествия вызывают жар и лихорадку. Кофе нам поможет.

Она сопровождала его, стараясь поддержать.

Навстречу им возник силуэт Жоффрея, четко выделявшись в свете больших фонарей.

Ломенье остановился, вновь насторожившись.

— Он, — сказал граф глухо, — он, всегда уверенный в правильности избранного пути, всегда побеждающий, он так отличается от нас. Он и вы! Это тревожит меня. Не явились ли вы, чтобы покончить с нами, с Себастьяном и со мной? Я иногда спрашиваю себя об этом. Не прибыли ли вы, чтобы победить нас?

— О какой победе вы говорите? — сказала она. — Я бы тоже хотела знать! Спор слишком затянулся. Пойдемте пить кофе, шевалье, и оставьте наконец ваши сомнения.

Несмотря на то, что Анжелика чувствовала себя абсолютно невиновной по отношению к графу де Ломенье-Шамбор, она считала необходимым еще раз поговорить с ним. Два или три замечания или упрека сыграли бы здесь свою положительную роль, так как еще раз подтвердили бы безосновательность его обвинений и положили бы конец его разглагольствованиям.

Утром, заметив, как он выходит из часовни Тадуссака, колокол которой возвещал о мессе, она распорядилась, чтобы ее высадили на берегу.

На этот раз, при свете солнца, она его разглядела получше и вновь отметила, что он изменился. Его каштановые волосы еще не начали седеть, но их блеск померк. Он показался ей еще более трогательным и усталым; его похудевший стан по-прежнему был окутан серым плащом с белым крестом на плече — эмблемой Мальтийского ордена.

Он подошел к ней с очаровательной радушной улыбкой, которая была ей хорошо знакома. Он склонился к ее руке и почтительно поцеловал, благодаря за ее доброту, что доказывало то, что ему стыдно за вчерашнюю сцену, но из тактичности он не считает себя в праве вновь возвращаться к ней и вторично извиняться. Она была рада, что не нужно притворяться, что ничего не было.

— Больще всего меня ранило в нашей вчерашней беседе то, что вы забыли о некоторых фактах. Когда мы в первый раз встретились в Квебеке, меня подозревали в общении с Дьяволом, по обвинению матери-настоятельницы Мадлен из церкви Урсулинок. Но я была оправдана. Я вовсе не являюсь страшным созданием, посланным на погибель людей Новой Франции и Акадии, как ее части.