Анн Голон - Триумф Анжелики

И она проснулась, крича: «Ирокезы!» На этот раз в комнате никого не было. Ее оставили, не разбудив, хотя уже наступил день.

Сердясь на саму себя, она соскочила с кровати, силы ее снова пробудились.

— Ирокезы еще здесь?

— Да! Они очень шумные и неприятные, они продолжают ссориться на холме.

— Слава Богу!..

И она объяснила, что надо незамедлительно или идти к ним, или позвать их. Потому что только от них можно было получить сведения о дочери. Колен сказал, что нет никакой необходимости звать их, потому что они сами направлялись к ним. Уттаке сказал, чтобы их ждали через час.

Выйдя из дома, Анжелика увидела большое деревянное кресло, стоящее у ворот.

— Посланец могавков посоветовал приготовить для тебя сидение, чтобы ты могла, не уставая, выслушать их послание, которое будет долгим.

Анжелика села в кресло, покачав головой: «Я никогда не пойму этих индейцев».

Она оглядела панораму Вапассу, которая показалась ей еще более пустынной, чем в первые дни. Слева она различала часть серебряного озера, сверкающего под солнцем, словно и не по его ледяной поверхности она тащила мертвого лося.

Вдалеке она видела толпу индейцев, и по их продвижениям можно было догадаться, что они собираются в дорогу.

— Если они придут без оружия, надо, чтобы наши часовые спрятали свое.

Она поручила двум юношам следить за детьми и занять место возле нее, когда появятся индейцы. Это было сделано не столько ради интереса детей к дикарям, сколько для того, чтобы дать понять гостям, что их не боятся и принимают, словно друзей дома. Ибо индейцы неравнодушны к малышам.

Среди новоприбывших было много людей, которые очень опасались дикарей, и особенно суровых ирокезов. Анжелика же была спокойна. Со своей стороны она ничего не боялась, разве что потерять спокойствие. Или проявить нетерпение в ходе предстоящей речи индейца, ожидая новостей об Онорине. Нужно будет расспросить Уттаке. Он укажет ей тех, кто мог говорить, видеть ребенка, кто скажет ей, что с девочкой все обстоит хорошо. И, значит, нужно дождаться конца речи.

Маленькая ручка коснулась ее руки на подлокотнике кресла.

— Я тоже здесь, — сказал Шарль-Анри, напоминая о своем присутствии.

Анжелика обняла его и прижала к сердцу.

— Да, ты тоже, сынок, мой милый компаньон. Ты будешь стоять рядом и помогать мне принимать вождя Пяти Наций. Держи свою руку в моей и веди себя, как солдат.

Что еще хотел от нее Уттаке? Невозможно угадать… а, может быть, и ничего не хотел. От него можно было ожидать всего, что угодно.

— Вот и он, — сказал Колен, стоящий позади Анжелики.

Она же не боялась этих воинов с маленькими топориками у пояса. Поскольку они были без мушкетов, она дала знак страже отставить в сторону оружие.

Вожди Пяти Наций остановились в нескольких шагах от ее кресла, освещенные бледным зимним солнцем.

Несмотря на воинственную раскраску, украшения из зубов диких зверей и перья, они выглядели исхудавшими и похожими на голодных волков. Тела были покрыты татуировками. Она не знала, что они провели много месяцев под землей, проходя через гроты и пересекая подземные реки.

Речь Уттаке, несмотря на предупреждение, оказалась короткой. Но хотя он очень тщательно подбирал французские слова, понять его было трудно.

Начал он со своей стычки с Хиатгу.

— Один из нас должен был умереть. Это закон. Но вот мы оба перед тобой, Кава. В нашем бою не было победителя, и не было побежденного. Этот бой ничего не решал. Потому что мы — не враги, и это не война. Это всего лишь пропасть, а мост через нее видит не каждый.

Тикондерога заставил меня увидеть странные вещи. Он заставил меня задуматься о непривычном, это была боль и опасность, но это вело на мост.

Ты — живой ум Тикондероги. Он находится на земле, тяжелый от груза своего знания, а ты бежала вперед, легкая и невидимая. Я это понял, когда увидел вас в Катарунке после пожара. Двоих, объединенных единой силой. Вот об этом и говорила Черная Одежда: «Их нельзя победить, когда они вдвоем. Надо их разлучить».

Когда это Себастьян д'Оржеваль успел объяснить это вождю Пяти Наций?.. Конечно, никогда. Уттаке, видимо, услышал об этом во сне.

— Но Тикондероги нет здесь, а ты собираешься уехать. Я должен идти своей дорогой и не хочу ничего терять. И вот поэтому Хиатгу жив… Вот почему я помиловал его.

Но я должен еще кое-что услышать от тебя. Кава. Ты должна убедить меня, что тот, который умер вчера, не вернется, чтобы нас уничтожить…