Дагмар Тродлер: В оковах страсти

— Хе-хе… Тролли должны привести твоих друзей, и пусть все катится в преисподнюю…

Раздался приглушенный шум, будто кто-то оперся о дверь. Потом наступила полная тишина.

Я стала осторожно пробираться дальше, к двери лаборатории Нафтали. Может быть, то был голос пленника отца? Хриплый, полный отчаяния и совсем чужой…

Будто почувствовав мой страх, еврей открыл свою дверь еще до того, как я собралась постучать. Приглашая войти, худенький старик с белыми, как снег, волосами, протянул мне навстречу руки.

— Элеонора, любимое дитя, предчувствую, что ты пришла так поздно с плохими вестями.

— Майя прислала меня из-за Эмилии…

Два светлых и чистых, как вода, глаза с сочувствием смотрели на меня, и пожатие его теплых рук утешило меня во мраке темницы.

— Я пойду с тобой, дитя мое. Подожди немного.

Он отпустил мои руки и исчез в лаборатории, чтобы захватить свой саквояж. Ощущался запах серы. Я понимала, почему люди боятся лекаря, — многие верили в то, что у него в гостях бывал сам черт, как утверждали некоторые. Я попыталась незаметно заглянуть за занавес, который скрывал лабораторию от любопытствующих взглядов, но Нафтали уже подошел ко мне, сменив украшенную вышивкой шапочку на колпак врача, через плечо был перекинут ремень деревянного саквояжа. При свете масляной лампы в его руках, от которой исходил приятный запах, исчезли демоны подземелья, смолк даже голос в темнице, когда мы карабкались по лестнице вверх. И в сотый раз я задавала себе один и тот же вопрос: как мог жить в подземелье этот старый человек?..

Мы молча пересекли крепостную площадь. Я подставила свою руку — поддержать Нафтали, дабы тот не споткнулся. На свежем воздухе у меня перестала болеть голова и даже прекратилась кислая отрыжка. В целях предосторожности я все же держала руку у рта.

— На вот, возьми, тебе сразу станет лучше.

Из кармана своего плаща Нафтали извлек на свет Божий несколько семян и протянул мне, прежде чем мы оказались у женской башни. Я послушно положила в рот семена — приятный вкус аниса наполнил полость рта и горло, проник в пищевод, и тошнота пропала еще до того, как мы дошли наконец до постели Эмилии. Гизелла шевелила поленья в камине, пытаясь положить их друг на друга, прикидывая, как долго они еще смогут гореть и нужно ли будет ей сходить за новыми. Рядом сидела закутанная в три покрывала Майя с веретеном на коленях. Увидев Нафтали, она встала, зная: старик обязательно поможет.

Белокурые волосы Эмилии взмокли от пота и прилипли к шее. Детская головка металась на подушках, бормотания вперемешку с тихим плачем срывались с ее губ. На лбу застыли крупные капли пота. Она пыталась смахнуть их, но они, скатываясь, попадали в глаза и щипали их. Эмилия немилосердно терла глаза кулаками, а потом пальцами рук тянулась к корням волос, на которых тут же образовывались новые капли.

— Голубка моя. — Старый лекарь присел на край кровати.

Эмилия чуть приоткрыла глаза. Обычно излучавшие яркий свет, они казались теперь неестественно темными. Лекарь погладил ее по щеке. Майя уже подготовила все, что было обычно необходимо, — миску с лавандовой водой и холодные полотенца. Моя сестра была слишком слаба, чтобы сопротивляться, когда мы сняли с нее одеяло и обмыли ее. Я смешала кору вербы с листьями малины и растолкла в ступке горчичные зерна. Над тазом с углем уже кипела вода для травяного настоя, который я тут же приготовила. Когда стали слышны надрывные стоны Эмилии, еврей взял ее на руки, натер виски маслом перечной мяты, влил в рот настой коры вербы, рассказывая при этом тихим голосом какую-то историю. Ее белые руки лежали в его сморщенных ладонях спокойно и доверчиво. По кивку лекаря я принесла из медицинского саквояжа расписную коробочку и извлекла из нее скатанный в шарик снотворный мак, который он положил Эмилии под язык.

— Бесовщина, — пробурчала Майя. Но и ей было уже спокойнее: по лицу Эмилии стало видно, что температура постепенно спадает, и она, спокойно дыша, заснула.

Шум в зале стих, прислуга закрыла большую створку двери, и я представила себе картину, как они заснули там: кто на столах, кто на стульях, а кто на сене, с пивной кружкой в руке, наполовину съеденным кострецом зайца во рту, детородный орган какого-нибудь мужика — между ляжками одной батрачки, которая несколько недель назад с плачем умоляла старуху из деревни дать ей напиток из корней петрушки и можжевельника, чтобы освободиться от нежелательной беременности…