Розалин Уэст: Прикосновение

— Да. — Джемисон с трудом сглотнул, ощущая горький вкус того, что делал.

Две сотни зелеными купюрами лежали стопкой на столе между мужчинами, но Макензи не пошевелился, чтобы взять их, и Джемисон беспокойно заерзал.

— И еще одно, — прозвучал обманчиво спокойный, протяжный голос. — Раз уж мы затеяли это дело, мы должны его закончить без отступлений с чьей-либо стороны. Я имею репутацию, которую нужно поддерживать, и забочусь о ней гораздо больше, чем о вас и ваших личных делах. Я горжусь тем, что слыву человеком слова, и если однажды дал его, то буду держать до самой смерти. От вас, сэр, я ожидаю того же самого. — Сделав свое, твердое заявление, Макензи накрыл большой рукой пачку банкнот, и Джемисон с облегчением шумно вздохнул.

Не будь взгляд этого мужчины таким пронизывающим, Джемисон, вероятно, посмеялся бы над возможностью того, что наемный киллер может быть честен. Но Макензи не мигая смотрел на него, и владелец ранчо, поступив мудро, удержал при себе свое мнение. Джемисон был скотоводом, человеком, не склонным к насилию, и сделал все, что мог, чтобы избежать его. Но время разговоров прошло, настала пора действовать, и, как вполне справедливо сказал наемник, владелец ранчо не хотел запятнать свои руки кровью — во всяком случае, непосредственно.

— Когда я могу ожидать вас, мистер Макензи? — кивнув, спросил Джемисон, горя желанием уйти, когда, к его удовольствию, с неприятной задачей наконец было покончено.

— Я вскоре буду у вас, но сначала мне нужно закончить кое-какие дела. — Макензи замолчал, глядя на него ничего не выражающим взглядом.

— Что ж, пусть так и будет, — пробурчал Джемисон, не дождавшись, чтобы этот крупный мужчина сказал еще что-нибудь.

— Всего доброго, сэр.

Долтон Макензи наблюдал, как встревоженный хозяин ранчо пробирается сквозь толпу в баре Дедвуда, и только после того, как опустились «крылья летучей мыши» — складные двери, — начал пересчитывать деньги, криво улыбаясь. Он мало заботился о тех, кто, зависел от других, и не проявлял к ним уважения. Да, этот человек спас его от неприятного падения, и Макензи был признателен ему, но это вовсе не означало, что он считал себя чем-то обязанным этому человеку. А даже если и считал, то все равно дело оставалось делом. Он не просил спасать ему жизнь и не собирался из-за этого делать что-то особенное. Самое лучшее, что он мог сделать взамен, это выполнить работу, за которую ему платили, и платили не скупясь. А две сотни были большими деньгами, чтобы человек полагался только лишь на слово; когда-то Макензи позлорадствовал бы над этим и раздулся бы от гордости, но теперь сумма не имела для него значения. Слишком много миль и слишком много кровопролитий притупили былые эмоции. Теперь это была просто еще одна работа, которую нужно выполнить, одна из бесконечного множества за то долгое время, когда одно его присутствие наводило страх, а быстрая рука и холодный рассудок оказывали поддержку. Работа обеспечивала Макензи независимость, сохраняла мышление острым, руку твердой, и она помогала ему спать по ночам после того, как он уезжал, — как будто человек его занятий мог спокойно отдыхать.

Взяв пачку денег, Макензи сложил их и, засовывая в карман куртки, стряхнул с себя дурное настроение, решив, что, быть может, выполнив эту часть работы, устроит себе отдых. Он подумал, что его крупного банковского счета было бы вполне достаточно, чтобы в следующем столетии поддерживать сиротский приют, который когда-то хорошо заботился о нем, если он решит простить его служителям их подневольную благотворительность, или что мог бы поехать в Сан-Франциско и осуществить свою давнюю заветную мечту измениться и вести респектабельную жизнь. Респектабельными называли людей, подобных Джемисону, которые нанимали незнакомцев с оружием для решения своих проблем. То, что имел Макензи, было гораздо лучше. Во всяком случае, он оставался честным и не стремился быть не тем, чем был на самом деле, — это являлось самым последним доводом в любом споре.

Макензи услышал приближение человека задолго до того, как поднял взгляд, чтобы окончательно удостовериться в этом, и в силу привычки одна его рука тотчас исчезла со стола. Это был непроизвольный жест самосохранения, которым встречали как друзей, так и врагов.

— Привет, Мак. Что это занесло тебя так далеко на север, а? — Латиго Джонс остановился рядом с пустым стулом, ожидая, чтобы снова появилась правая рука и дала знать, что все в порядке и можно занять место.