Филиппа Грегори - Еще одна из рода Болейн

Одна из женщин, не Екатерина, выступила вперед, завязала сестре глаза, помогла ей встать на колени на эшафоте, отступила назад – теперь Анна совсем одна. Как поле ячменя на ветру, толпа у эшафота тоже преклонила колени. Только я стою прямо, гляжу поверх голов на сестру. Она на коленях в черном платье с вызывающе красной юбкой, глаза завязаны, лицо белее мела.

Меч палача уже сверкнул на солнце, а я все еще жду королевской барки. Вот меч, подобно молнии, идет вниз, вот ее голова отделилась от туловища. Все, конец старинного соперничества между мной и другой Болейн.

Уильям бесцеремонно втолкнул меня в одну из ниш в стене. Бросился вперед, расталкивая тех, кто столпился вокруг помоста, где тело Анны заворачивают в белое полотно перед тем, как унести. Хватает Екатерину в объятия, будто она по-прежнему маленькая девочка, несется с ней сквозь еще не пришедшую в себя от ужаса толпу.

– Все, конец, – только и говорит он. – Пойдем уже.

Толкает нас перед собой, словно в приступе бешенства. Мы выходим из ворот Тауэра, из Сити, пробираемся сквозь толпы народа обратно, к себе. Повсюду люди разговаривают о происшедшем, выкрикивают новости, у каждого свой рассказ: наконец обезглавили проклятую шлюху, убили бедняжечку-королеву, избавились от честной жены, чего только не говорят об Анне, как, впрочем, всю ее жизнь.

Екатерина споткнулась, ее не держат ноги, Уильям поднял девочку на руки, понес как младенца, голова в полудреме прислоняется к его плечу. Столько дней она не спала вместе с моей сестрой, ожидая помилования, они же обещали, обещали. Шагаю, с трудом выбирая путь по булыжной мостовой, и все никак не могу поверить – он ее не помиловал. Тот, кого я так любила, прекраснейший принц христианского мира, превратился в невероятное чудовище, которое не держит данного слова. Приказал казнить жену только потому, что не сможет перенести, если она останется жить, полная презрения к нему. Забрал у меня Джорджа, моего дорогого Джорджа. Лишил меня второй половины – моей сестры.

Екатерина спала весь день и всю ночь. А когда проснулась, кони были уже готовы, и прежде, чем дочь успела слово сказать, ее уже посадили на лошадь. Мы добрались до реки, пересели на корабль, поплыли вниз по течению, в Ли. Только на барке она немного поела. Генрих не отходил от сестры ни на шаг. Малышка спит у меня на руках, я смотрю на старших детей – благодарение Богу, мы сбежали из города, и если удача нам не изменит, если мы все будем делать по-умному, доживем в глуши, незамеченными, до нового царствования.

Джейн Сеймур выбирала подвенечное платье в тот самый день, когда казнили мою сестру. Не мне ее за это осуждать. Анна да и я сама поступили бы так же. Если король Генрих передумает, поздно будет жалеть, благоразумной женщине лучше не возражать монарху, а повиноваться. Особенно теперь – с одной верной женой он уже развелся, а другую обезглавил, вошел во вкус власти.

Джейн будет новой королевой, ее дети, коли родятся, станут принцами и принцессами. Или, как другим королевам до нее, придется ей считать месяц за месяцем, ждать в отчаянной надежде, мечтать о зачатии сына, понимая, что с каждым днем любовь короля все слабее и слабее, а терпения у него все меньше и меньше. А может, проклятие Анны, пожелавшей ей умереть родами, предсказавшей смерть ее младенцев, обернется пророчеством. Не завидую я Джейн Сеймур. Я уже видела двух королев, двух жен Генриха, особой радости эти браки им не принесли.

А что до нас, Болейнов, отец прав: нам остается одно – попытаться выжить. После смерти Анны даже дядюшку покинула удача. Поставил Анну на кон, точно так же, как поставил бы меня или Мадж. Коли девчонка годится для того, чтобы соблазнить короля, – хорошо; коли на ней можно сорвать королевский гнев – отлично. Для того чтобы добраться до вершины, занять подобающее место, девчонок не жалко, в семействе Говард в них недостатка нет. Он-то снова сядет за игорный стол. Только с нами, Болейнами, покончено. Мы потеряли нашу девчонку, знаменитую королеву Анну, мы потеряли Джорджа, наследника семейного богатства. Дочь Анны Елизавета теперь пустое место, ей еще хуже, чем всеми презираемой принцессе Марии. Елизавете уже никогда не называться принцессой. Ей теперь никогда не сидеть на троне.

– Вот и хорошо, – сказала я тихонько Уильяму, когда сын и дочка заснули, убаюканные мерным покачиванием барки во время отлива. – Хочу жить с тобой в деревне, воспитывать детей, учить их любить друг друга и бояться Бога. Хочу немного покоя. Я уже по горло сыта придворной игрой на крупную ставку. Вижу, чем приходится расплачиваться, слишком высока цена, не по карману. Мне нужен только ты. Хочу жить в Рочфорде и любить тебя.