Виктория Холт - Битва королев

Долгое лето подошло к концу. Сквозь стрельчатое окно башни королева наблюдала, как в лесу, простирающемся за крепостным рвом, могучие дубы теряют последние, пожелтевшие, ссохшиеся листья. Туман поднимался с болот, казалось убивая все живое, и только неугомонные черно-белые сороки, пролетая куда-то по своим делам, изредка прочерчивали белесое тоскливое небо.

Она вспомнила солнечный Ангулем, где пиршественный зал отцовского замка заполнялся трубадурами, красивыми и молодыми юношами, слагающими песни в честь очаровательной леди Изабеллы. Всей Европе было известно, что нет ни при английском, ни при французском дворе женщины, которая могла бы состязаться с ней в обаянии и умении завоевать всеобщую любовь.

Когда-то в древности такой была Елена Троянская – дочь царя Приама. Изабелла Ангулемская, родившаяся и выросшая уже в христианском мире, сравнивала себя с нею. Она усмехнулась, подумав, что ни ей, ни Елене красивая внешность не принесла счастья. Она стала узницей, и ее красота тоже заключена в темницу. Ее супруг, король Англии, возненавидел свою жену, но, боясь, что не сможет противостоять ее воле и очарованию, предпочитал скрываться от будоражащей его воспаленное воображение женщины.

Где он теперь? Где-то охотится или развратничает? Ей это было безразлично. Когда-нибудь он вернется к ней, но впустит ли она его?

И все же где он? Может быть, новые несчастья обрушились на его голову. Не было еще в истории такого неудачливого монарха, как король Джон. Все подданные восстали против него, а он не смог ничего лучше придумать в ответ, как пригласить в страну сына французского короля и провозгласить его своим преемником. Предки Джона: прадед – Вильгельм Завоеватель, и дед его, и отец – все они, наверное, перевернулись в гробах своих, узнав, что французское воинство заполонило Англию.

Джон был тщеславен, жесток и, что хуже всего, глуп. С той поры, как он водрузил на голову корону, ни один его указ не был разумным, любой его поступок шел ему во вред. Сам того не ведая, Джон рыл себе яму, куда неминуемо должен был свалиться.

Иначе сложилась бы судьба Изабеллы, если бы она стала женой Хьюго де Лузиньяна, но ведь благородный Хьюго не сделал бы ее королевой.

Она всегда стремилась к власти и упивалась воздаваемыми ей почестями, уверенная, что заслужила их своей красотой.

Глубокая печаль угнетала Изабеллу. С самого утра ее не оставляло ощущение, что нечто зловещее носится в воздухе. Впрочем, тоска стала верной спутницей королевы. Каждый день, стоя у окошка самой высокой башни, она вглядывалась в даль, ожидая появления всадника – вестника беды. Хотя это мог быть и Джон, вспомнивший о ее существовании, о первых днях их супружества, когда он был так очарован своей молодой женой, что не покидал брачную постель даже днем, вызывая тем явное недовольство баронов. Он и раньше слыл похотливым сластолюбцем, и любовные интрижки его были известны всем, но все же поведение Джона после того, как он впервые встретил Изабеллу и почти тотчас же поволок ее на свое ложе, бароны сочли возмутительным и недостойным монарха. По их мнению, король обязан помнить, что на него возложены и другие заботы, кроме зачатия детей и постельных утех.

Она знала, что подобные воспоминания могут нахлынуть на него внезапно, как бывало уже не раз, и тогда Джон примчится в Глостер, ворвется в спальню и потребует от жены-узницы исполнения супружеского долга. Он проклинал ее за неверность, считая, что его измены она должна воспринимать как должное. Джон накинул петлю на шею ее любовника и подвесил его к балдахину над ее кроватью, так что, проснувшись, она увидела труп, раскачивающийся перед ее помутившимся взором. Но он все равно желал обладать ею, и это не вызывало в ней недовольства, потому что в любви они оба были одинаково ненасытны. Взаимная ненависть прекрасно уживалась с похотью. Эта дьявольская смесь противоположных чувств возбуждала их обоих, доводила ласки супругов до исступления.

Ее младшая дочь Элеонор, родившаяся год тому назад, была зачата уже в заточении. Королева-узница благодарила небеса, что дети не отняты у нее.

Она никогда не отличалась особой привязанностью к детям, и, вероятно, поэтому ему в голову не приходило лишить ее и этого утешения. Джон считал, что она так же равнодушна к ним, как и он сам.

Юный Генрих, которому исполнилось восемь лет, должен был занять трон после отца, если к тому времени французы не завладеют страной, а судя по слухам, что доходили до нее, им это уже почти удалось. «Что же дальше?» – спрашивала она себя. Кто мог дать ответ? Вполне возможно, что среди завоевателей найдется кто-то – может быть, сам дофин Людовик, – кто не устоит перед чарами королевы.