Джин Плейди - Обреченная на корону

Я тянулась к маленькому хмурому мальчику, который, как мне казалось, предпочитал утомительные упражнения на полях и болотах этим светским развлечениям. Френсис Ловелл наоборот. Он был очень симпатичным, веселым, поэтому Изабелла всегда разговаривала с ним. Это не вызывало у меня ни малейшей зависти. Мне очень хотелось узнать побольше о Ричарде.

Мать, увидев нас вместе, улыбнулась.

— Это странный мальчик, — сказала она. — Понять его нелегко. Но, по крайней мере, он королевский брат.

Я заметила, что Ричарду как будто не хочется ни с кем разговаривать.

— Да, — подтвердила она. — Это правда. Однако думаю, что раз уж надо с кем-то говорить, он предпочтет с тобой.

Я радовалась этому, пока Изабелла не сказала — дело в том, что я младшая и ничего особенного собой не представляю.

Бедный Ричард! Он зачастую очень уставал. Когда я видела его идущим в тяжелых доспехах, то сильно жалела, поскольку крепостью телосложения он уступал остальным. Ричард никогда не жаловался, неистово отрицал, что устает, но я видела его усталость, и он еще больше нравился мне благодаря своему стоицизму.

Я уже знала, что Ричард стремится стать сильным и обучиться всему, дабы быть полезным брату, которого он обожал. Мальчикам приходилось вести суровую жизнь. Я считала, что это необходимо, раз они готовятся к тяжелым сражениям, хотя, возможно, замечательный король Эдуард и будет хранить мир. Как бы то ни было, готовыми к войне им надо быть всегда.

Временами, если учения проходили возле замка, мы наблюдали за ними, видели учебные бои, когда мальчики сражались друг с другом мечами и даже секирами; иногда они уезжали в тяжелых доспехах для учений на болота. Все это входило в программу. А по возвращении они счищали грязь, ужинали и ранним вечером присоединялись к дамам для разговоров, пения или танцев.

Я часто думала — до чего могучий дух у Ричарда и какая жалость, что ему дано столь хрупкое тело.

Поначалу Ричарду не нравилось, что я ищу его общества, однако вскоре мне стало казаться, что он сам ищет моего. Моя добродетельная мать, жалевшая мальчиков за выпадавшие им тяготы, осталась этим довольна.

— По-моему, его переутомляют, — сказала она. — Он меньше остальных. Возможно, с годами вытянется. Такое случается. А ведь братья его такие рослые. Король выше почти всех мужчин на целую голову. — Она любезно улыбнулась, как тогда все улыбались, говоря о короле. — Я рада, что вы с ним подружились.

Ричард не раз танцевал со мной. У него получалось неважно, однако я делала вид, будто не замечаю. Думаю, он был мне за это признателен.

— По-моему, мужчинам не нужно хорошо танцевать, — сказала я. — В этом есть что-то немужественное.

— Мой брат танцует прекрасно, — возразил он. — В бальных залах им все любуются. А Эдуард — самый мужественный человек на свете.

Говоря о брате, Ричард весь светился. Когда он с большим облегчением снимал тяжелые доспехи, я начинала задавать ему вопросы о короле, и усталость его улетучивалась. Король Эдуард был его идеалом. Ричард видел в нем воплощение всех совершенств. Я вскоре узнала, что заветнейшим желанием Ричарда было во всем походить на него. Пустая мечта. Казалось, у этих братьев нет ничего общего. Впоследствии я решила, что такое восхищение тем, кто является тебе полной противоположностью, говорит о чем-то необычном в его натуре.

В Миддлхеме есть сиденье, высеченное в каменной стене; вокруг растут кусты, поэтому там можно укрыться. Ричард избрал его себе убежищем и приходил туда отдыхать после изнурительных упражнений. Ему не хотелось находиться в обществе мальчиков, которые, естественно, свысока смотрели на более слабого.

Я приходила туда к нему. Поначалу воспитанность мешала Ричарду попросить меня уйти; вскоре, пожалуй, он стал иногда радоваться мне, однажды прийти я не смогла, и, когда в следующий мой приход он заговорил об этом, в голосе его слышался упрек. Тут я поняла, что ему хорошо со мной.

От него я и узнала кое-что о происходящем в стране.

— Расскажи о войне Роз... о полоумном Генрихе и жестокой Маргарите, — попросила я и приготовилась слушать.

— Воюют дома Йорков и Ланкастеров, — объяснил Ричард. — Этого не случилось бы, окажись Генрих настоящим королем. Короли должны быть сильными, как мой брат. А Генрих полоумен. Это неудивительно. Его французского деда приходилось надолго упрятывать в сумасшедший дом. Но хуже всего, что он женился на Маргарите Анжуйской. Это деспотичная, надменная женщина, и люди ее ненавидят. Недолюбливают и ее главных министров — Суффолка и Сомерсета. В пятьдесят третьем году, когда у Генриха с Маргаритой родился сын, стало казаться, что Ланкастеры воцарились очень надолго. Ничего хорошего это не сулило. Полоумный король, надменная королева-иностранка и младенец-наследник. Твой отец был настроен против них. Он стоял за дом Йорков. Мы ведь родственники. Наша мать — тетя твоего отца. Она младшая из двадцати трех детей. Между нами существуют фамильные узы. Естественно, граф стал поддерживать наш дом. Перси стоят за Ланкастеров, а Невиллы не в ладах с Перси. И те, и другие считают себя лордами Севера.