Жаклин Санд - Мадам Флёр

– Это мне неинтересно. Расскажите лучше о том, сколько времени вы провели в кладовке, когда отправились за медом.

Мари надула губы, Сезар поморщился. Эжен учил его: всегда слушай свидетеля до конца, пусть болтает, пока не выговорится. Некоторые сознаются в преступлениях, сами того не подозревая.

– Ну, не помню я… Пока выбрала, гречишный или липовый, пока проверила, нет ли плесени на варенье… Не помню.

– Пять минут? Четверть часа?

– Минуток десять не была.

Сезар подумал – да, так и есть, скорее всего. Бертран приложился к чаю, как только Мари вышла, и, может, звал на помощь, но идти уже никуда не мог – яд его свалил. Да и громко ли он мог звать, несчастный старик? При мысли о том, как Бертран умирал тут один, корчась на полу, Сезару стало зябко. Он порадовался, что не снял плащ.

Мари вновь принялась всхлипывать – похоже, осознала ужас происходящего; на кухню заглянул упитанный помощник инспектора и бросил на шефа многозначительный взгляд; а Сезар решил, что делать ему тут, в общем-то, нечего. Лучше пойти отыскать Анри, которого смерть старика, возможно, затронула тоже – но вряд ли глубоко. Анри по-настоящему любит только свои машины.

Не попрощавшись, Сезар вышел, обогнул стоявших в коридоре полицейских, покосившихся на него с почтительным уважением и тут же сдвинувших головы – обсуждают, конечно же, сплетничают. В Сюртэ многие знали, кто такой виконт де Моро, и многие его не любили; поставив себя на их место, Сезар мог бы понять, что не любят за дело. Но это было ему не интересно.

Анри нашелся в гостиной, весьма раздраженный, в измазанной рубахе, холщовых штанах и немыслимых ботинках. Конечно же, полицейские вынули его прямо из мастерской, где Жиффар проводил сейчас дни и ночи, готовясь едва ли не к самому важному событию в жизни. И все, что мешало этому, должно быть отринуто, предано анафеме, забыто мгновенно, как будто этого и не случалось никогда. Он и в «Тортони» отказывался идти, всеми силами сопротивлялся и согласился лишь потому, что именно Сезар финансировал большую часть проекта. Анри, конечно, дал свое согласие, но мог просто позабыть об ужине, увлекшись работой. Потому Сезар и заехал за ним.

А тут – убийство.

Анри курил, забросив ноги на низкий ореховый столик и стряхивая пепел в бокал, который держал в руке. Никакого почтения к дорогому стеклу, изящным ореховым столикам и драгоценному ковру, на который летел пепел, когда не удавалось донести его до стакана, – Анри Жиффар не испытывал.

– Что такое? – воскликнул он, едва Сезар показался в дверях, и раздраженно качнул сигарой. Пепел улетел в сторону камина, в котором весело потрескивал огонь. – Отчего эти люди в форме, которые лишь по недоразумению зовутся полицейскими, не позволяют мне перемещаться по моему собственному дому? И отчего я должен их слушаться?

– Потерпите, друг мой, – ответствовал Сезар, устраиваясь в кресле напротив и наливая себе превосходного бордо из темной бутылки, стоявшей на столе, – эти формальности должны быть соблюдены, иначе полицейские могут подумать, что вы сами отравили своего дворецкого.

– Я? Бертрана? Да и какой он дворецкий! Вы же знаете, Моро, что мне дворецкий не нужен! Это вы всеми силами стараетесь сделать из меня аристократишку!

– Вы обвиняете меня в том, что Бертрана убили из-за того, что я настоял на его службе у вас? – усмехнулся Сезар. – В общем-то, вы правы, Анри. Если бы я тогда не предложил ему перейти из ресторана к вам…

– То старикашка, вполне возможно, скончался бы давно на улице, – буркнул Жиффар. – Ладно, если вы и виноваты, то не слишком. Хотя временами вы излишне усердны. Но тут вы правы. Во всяком случае, он прожил последнее время в тепле… Черт возьми! Как же меня угнетают эти проклятые задержки!

Сезар слушал друга молча, с улыбкой; за пару лет знакомства он привык к тому, что изъясняется Анри образно, не стесняясь употреблять выражения крепкие, как хороший английский бренди. В конце концов, Анри Жиффар действительно не принадлежал к аристократическому сословию, чья популярность во Франции последние полвека была весьма сомнительна. Разумеется, Бонапарту удалось временно возвратить дворянству блеск, да и нынешний президент весьма, весьма в том хорош, – однако… Однако, гильотина еще не скоро забудется.

А Жиффару опасаться нечего. Происхождение у него было самое что ни на есть народное.

Анри Жиффару шел нынче двадцать восьмой год, на три года меньше, чем виконту де Моро, хотя выглядел он старше. Возможно, сказывалось то, что всю жизнь Жиффар упорно работал – Сезар вел более праздный образ существования, обеспеченный фамильным состоянием и вековыми традициями, хотя управление остатком земель с него никто не снимал. Анри же родился в семье мелкого служащего и с детства отличался любознательностью, которая подгоняла его сильнее, чем ветка терновника подгоняет ленивого осла. А еще Жиффар был одержим техникой, чему немало способствовал прогресс – паровые машины имелись уже повсюду, и его тяга к ним, в конце концов, сослужила хорошую службу. Окончив гимназию, он, вопреки пожеланиям отца, не пошел по канцелярской стезе, не похоронил себя в мире чернил и бумаг с загнутыми уголками, а направил свои стопы в Сен-Жерменские железнодорожные мастерские, где его приняли с распростертыми объятиями. Пришлось потрудиться, прежде чем Анри стал машинистом паровоза – весьма, весьма уважаемым человеком, и это в столь юные годы. Вообще-то Жиффар мечтал сделаться инженером, для чего нужно было поступить в университет, однако он справедливо рассудил, что практика прежде всего. Он копался в двигателях, ходил целыми днями, измазанный с ног до головы, угольная пыль въелась в его пальцы, а мозг, кажется, отвечал тем же принципам работы, что и паровой двигатель, – вот каков был Анри Жиффар, когда Сезар его встретил.