Елена Арсеньева - Французский поцелуй (Императрица Елизавета Петровна)

– Да будет тебе, – беззлобно усмехнулась императрица. – Не все коту Масленица, придет и Великий пост, а там ни щей мясных, ни буженины, ни кулебяки, ни каши гречневой с топленым маслом… Стану один квас пить да варенье есть, ну и опять отощаю, что весенняя волчица.

Графиня Анна Карловна Воронцова, урожденная Скавронская, двоюродная сестра Елизаветы по матери, подавила горестный вздох. Она знала истовость императрицы в исполнении церковных обрядов. Стороннему наблюдателю во время Великого поста могло показаться, что Елизавета всерьез решилась уморить себя голодом: ей даже случалось падать в обморок во время богослужений (скоромного-то нельзя, а рыбы она не любила). Приближенные наперебой подражали ей, и Анна Карловна заранее страдала от предстоящих голодовок.

Приотворилась дверь, и графиня увидела мелькнувшее в щелке встревоженное лицо мужа, вице-канцлера Михаила Илларионовича Воронцова. Перехватив его напряженный взгляд, Анна Карловна чуть заметно пожала плечами и воздела глаза к небу. Это означало: надо ждать.

Впрочем, Воронцов и сам знал, что к императрице можно прорваться для серьезного разговора не прежде, чем она посоветуется о прошлом и о будущем с окружающими ее образами святых, а это может длиться часами. И уж конечно, не прежде, чем ее зеркало удостоверит, что нет никого прекраснее в мире, нежели императрица Елизавета Петровна.

Это была отчасти правда… Французский посланник маркиз Брейтейль доносил своему двору: «Нельзя лучше чувствовать себя и соединять в ее возрасте более свежий цвет с жизнью, созданной для того, чтобы его лишиться; обыкновенно она ужинает в два-три часа ночи и ложится спать в семь часов утра. Впрочем, эта свежесть достигается с каждым днем все с большим трудом. Четырех, пяти часов времени и всего русского искусства едва достаточно ежедневно для того, чтобы придать ее лицу желаемую обольстительность!»

Страсть к нарядам и к уходу за своей красотой у русской императрицы граничила с безумием. Как говорится, всяким модам свойственно подвергаться преувеличению. У Елизаветы в 1753 году, при пожаре одного из ее московских дворцов, сгорело четыре тысячи платьев. Впрочем, их еще оставалось десятка полтора тысяч, да плюс полные сундуки туфель, шелковых чулок, сотни кусков французских тканей. Многие платья она не надела ни разу в жизни, потому что более всего любила светлые или белые материи, затканные золотыми или серебряными цветами, а темные так и оставались в шкафах. Впрочем, чтобы, Господи помилуй, мимо нее не прошло ничто новое, прибывшее из королевства мод, она приказывала своим поверенным немедленно посещать все прибывающие в Санкт-Петербург корабли и покупать все новинки, привозимые ими. Прежде чем кто другой их увидит! – говорила Елизавета Петровна…

Между тем время утреннего туалета императрицы шло да шло. Сражение с корсетом было наконец выиграно; настал черед прически. Прекрасные рыжие волосы государыни уже отросли – так же, как волосы всех ее придворных дам. Анна Карловна с некоторой дрожью вспомнила недавнюю жуткую затею государыни: как-то раз, не в силах смыть дурную краску со своих волос, придавшую им неприятный белесый оттенок, она просто-напросто велела обрить себе голову. Елизавета пожалела об этом через минуту – когда нацепила вороной парик и в очередной раз убедилась, что носить это ей противопоказано. Вообразив изящно причесанные головки ее придворных дам и среди них свою, напоминающую воронье гнездо, Елизавета вскипела – и мигом отдала приказ всем – всем до единой! – дамам, являвшимся во дворец, в первую очередь своим фрейлинам и ближним дамам, называемым чесальщицами, также обриться и нацепить черные парики. Боже мой, какой это был ужас, сколько слез пролилось тогда, сколько проклятий вырвалось сквозь стиснутые зубы! Хотя, казалось бы, уже пора было бы дамам привыкнуть к чудачествам Елизаветы Петровны! Она никому не дозволяла делать новую прическу прежде, чем вволю не наносится ее сама. Ослушавшихся ждала самая строгая кара. Анна Васильевна Салтыкова получила увесистую пощечину на балу (а ведь отец ее принимал самое деятельное участие в перевороте 1741 года!) за прическу à la coque. Да и участь Натальи Федоровны Лопухиной, чья жизнь и судьба рухнули после того, как она решилась завить локоны и украсить их розою (в нарушение императрицына запрета!), еще не забылась, хоть с той поры прошло более десяти лет. [5]

Впрочем, дураков вокруг Елизаветы было гораздо меньше, чем она полагала, и люди прекрасно понимали, что роза в прическе имеет к причинам ссылки Лопухиной такое же отношение, как куверт Елисаветки, поставленный на ненадлежащее место Рейнгольдом Левенвольде, обер-гофмаршалом и распорядителем стола императрицы Анны Иоанновны. Высокомерный русофоб Рейнгольд некогда отверг авансы Елисаветки, а Лопухина, бывшая старше императрицы на десять лет, имела наглость считаться первой красавицей при дворе…