Ольга Эрлер - Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры

— Нам всем его очень недостает, — сказала Геро однажды, устав притворяться. — Не только потому, что он был нашим царем, хозяином нашей жизни, но потому, что был прекрасным человеком. Необыкновенным, и мы только сейчас понимаем, что мы с ним потеряли! И только сейчас, когда все пошло прахом, мы осознаем, какое удивительно счастливое время он нам подарил. Но его не вернешь… Если тебе удастся думать не о том, как плохо, что он ушел, а о том, как хорошо, что он был, и как нам повезло жить с ним, тебе станет легче… Если тебе удастся заменить горестные мысли на счастливые воспоминания, на смену тоски придет печаль, а это уже… заживающая рана. Я молю всех богов, я молю Александра, чтобы он послал тебе принятие, смирение. Можешь ты сама что-то сделать для этого?

— И ты действительно думаешь, что это возможно? — Таис неожиданно медленно рассмеялась. — О какой ране ты говоришь? О какой боли? — Она хохотала. — Я вся и есть рана. И мне так больно, что я уже ничего не чувствую. Ты видела, и ничего… не поняла. Да и как ты могла, вам ведь это и не снилось…

Плача и смеясь, она медленно, спотыкаясь, побрела к себе, в свою комнату-келью, место добровольного одиночного заключения, подальше от жизни, в которой она не хотела быть, от людей, среди которых она чувствовала себя чужой.

«Я одна, милый. Одинока, я — без тебя. Я не могу жить без тебя. Эти люди… Они, наверное, любят меня, а я вот люблю тебя одного. Что мне делать со своею любовью? Такая я странная, прости мне мою любовь. Закаты-рассветы… Был ты и было все. И я все для тебя могла сделать — горы свернуть, любимый. А тебя нет, и нет ничего. А я так хочу быть с тобой… Где ты? Почему не приходишь ко мне, возлюбленный мой? Я ждала тебя раньше; и ты приходил. А что ждать мне теперь, каких встреч? Я не могу без тебя. Что мне делать?»

Воспоминания, воспоминания о ее прекрасной жизни. Это все, что у нее осталось. И письма, которые она знала наизусть и к которым боялась прикоснуться. Ведь если она прочтет их, у нее больше ничего не останется впереди, одна пустота.

Таис сидела в комнате, полной вещей, напоминавших о нем, — ее маленький и тщательно охраняемый мир. Кресло со львами было его креслом, и она садилась на него как будто к нему на колени. Она представляла, как он сиживал на нем, опершись спиной на подушку, вышитую Таис во время частых разлук с ним. Она сделала ее, чтобы ему было удобно, красиво. Иногда эта подушка перекочевывала ему под колени, а она сама — на кресло. «Ты куда поехала?» — И их сдерживаемый смех, сопровождающий их смешную любовь.

Вспоминалось сегодня все какое-то смешное. Однажды они играли в желания, и Таис захотела, чтобы Александр, Гефестион и Марсий сыграли ей хелидонисму, известную родосскую песню о ласточке, которую обычно пели на празднике прихода весны.

Трудность состояла не в пении, а в игре на барбите, арфе и кифаре, которые ее музыканты не брали в руки со времен школы и порядком утратили навыки виртуозной игры. (В детстве Александр хорошо играл на кифаре, за что его отец однажды даже выругал: «Не стыдно тебе так хорошо играть? С царя довольно и того, что у него находится время послушать игру других музыкантов». Как в воду глядел Филипп. Став царем, Александр уже не располагал временем для приятных занятий.) То один, то другой ошибался, сто раз начинали впопад и невпопад, мучились, пока их не разобрал смех до такой степени, что, как зрители, так и незадачливые исполнители лежали, рыдая от хохота. Особо пикантной деталью было то, что инструменты были настроены на женский голос, и Марсий, верный гармонии, все порывался петь на октаву выше, чем мог, выдавая из себя какой-то писк. Одним словом, из простого задания вышел смешной номер. А Александр любил повеселиться! Хохотушка-топотушка. Была в нем эта потребность проживать каждый день с наибольшей пользой и удовольствием. И в этом он оказался прав, как и во всем остальном.

Однажды, это было в Согдиане, Таис, отправленная спать, вернулась к шатру, в котором шла гульба, и заглянула внутрь. Как же ей не понравилась та оргия, которую она увидела! Взгляд Таис случайно (случайно ли?) встретился со взглядом царя. Александр сощурился, напрягая остатки сознания и зрения, а Таис, презрительно фыркнув, убежала к себе. Она не понимала, зачем он таким грубым образом тратит свое драгоценное время вместо того, чтобы провести его хотя бы с ней. Значит, ему это надо? Значит, есть в нем что-то, допускающее эту грязь. Не зря эллины, в тот момент понятие «эллины» сузилось для нее до понятия «афиняне», считали македонцев дикими полуварварами. Или это идет от семьи, и дурная слава о его родителях не выдумка? Но ведь он не такой! Она же это знает, как никто другой! А остальные-то хороши. Ох уж эти мужики — скоты скотами. В этот момент самый главный скот, спотыкаясь и ругаясь хуже скотника, ввалился в ее палатку.