Кара Эллиот - Согрешить с негодяем

Кьяра пригладила руками платье, натянув шелк на бедрах.

Лукас заметил этот жест и усмехнулся.

— Речь не о вашем роскошном бюсте, не о стройных ногах и не об очаровательной попке. Я имею в виду ваш просвещенный ум.

Она отступила на шаг, начав заикаться, словно оскорбленная школьница.

— Я… Моя… Вы… Вы говорите вопиющие несуразности, сэр! Вы ничего обо мне не знаете.

— Разве? Я со знанием дела могу оценить красоту женщины, даже если она безвкусно одета.

— Хватит! — остановила она Лукаса, пытаясь побороть охватившую ее слабость.

— Неужели вам не интересно? — едва слышно спросил Лукас. — Большинству женщин нравится, когда их красота привлекает мужчин.

«Нет! Я нелюбопытна!» Но по какой-то странной причине слова застряли у нее в горле.

— Я уже сказал, что у вас изящная, грациозная походка. Ваши бедра лишь чуть-чуть покачиваются при ходьбе, но этого достаточно, чтобы вызвать у мужчины… желание. А ваша грудь…

Кьяра прижала руку к груди.

— А ваша грудь полная, округлая, напоминает зрелый персик. — Лукас произносил слова не торопясь, как будто наслаждаясь их звучанием. — Нежные и тугие.

— Пожалуйста, давайте перейдем к цели вашего визита, лорд Хэдли. — Кьяра наконец взяла себя в руки. — Мое терпение не безгранично.

— Жать, что вы нетерпеливы, как монашка.

— Сэр!

Граф сделал еще шаг в ее сторону.

— Это правда — то, что о вас говорят?

К своему ужасу, она почувствовала, что краснеет.

— О вашем уме, — добавил он.

Кьяра с трудом оторвала взгляд от его губ, чувственных, с притаившейся в уголках улыбкой.

— С меня довольно вашей наглости и высокомерия, — тихо произнесла Кьяра, уткнув папку ему в грудь. — Ваша игра зашла слишком далеко.

Граф дотронулся до ее руки.

— Простите мне мою дерзость. Было очень трудно не поддаться искушению немного подразнить вас. Гнев так очаровательно отражается на вашем лице.

— А вы не в силах устоять перед искушением, не правда ли?

На какой-то миг Лукас посерьезнел.

— Ладно, у меня тоже появилось искушение. А именно послать вас к черту, а ваши бумаги бросить в камин.

— Вы могли бы уж искуситься до конца и посмотреть на них, прежде чем отправить в огонь. Я же говорил, что это какой-то старинный научный трактат, который пока не известен на Западе. Для серьезного ученого его важность переоценить невозможно. Но это уж вам судить.

Невольно заинтересовавшись, Кьяра посмотрела на первую страницу. Рукопись и в самом деле выглядела старинной. Чернила местами выцвели. Однако, учитывая, кто принес рукопись, это могло быть элементарной мистификацией.

— Почему вы принесли ее мне? — спросила Кьяра.

— Потому что мой дядя не пожелал доверить ее никому другому. Он посчитал, что вы самый знающий человек из тех, кто мог бы оценить ее содержание и выполнить точный перевод. Часть трактата написана шифром, который, по его разумению, не составит большого труда разгадать даме с таким интеллектом, как у вас.

Кьяра недоверчиво фыркнула. Такое объяснение лишь подтверждало ее подозрения.

— Чушь! Я не знаю, о ком вы говорите.

— Вы, пожалуй, правы. Но сэр Генри Фелпс знаком с вашими работами и высоко ценит вас.

Вот это да! Совершенно неожиданное открытие. Кьяра даже представить себе не могла, что баронет-книгочей может иметь что-то общее с графом-распутником. Ей как-то довелось ознакомиться с кое-какими статьями пожилого джентльмена, и они оказались проницательными и четко изложенными.

А единственным следом, который оставил в печати Хэдли, были скандальные статейки в «желтых листках» о его похождениях.

— Если вы говорите правду, тогда почему он сам не пришел? — спросила она.

Граф ответил не сразу.

— В последнее время он с трудом добирается даже из спальни в кабинет. Но отказывается выходить из дома не по причине недомогания, а из гордости. Ему не хочется, чтобы люди увидели его прикованным к креслу-каталке.

Кьяру удивила боль, прозвучавшая в голосе Лукаса. Неужели такой самовлюбленный балбес мог думать еще о ком-то, кроме самого себя, кому-то сострадать?

— Вас тоже интересуют интеллектуальные занятия?

— Не совсем. Существует много других, более интересных занятий, — хмыкнул он, но в его глазах она не заметила никакого намека на цинизм.

«Не будь дурой, — посоветовала она себе. — Это всего лишь игра света, а не выражение печали во взгляде».

— В любом случае для него это очень важно. — Сейчас ей не показалось: в его словах действительно послышалась любовь. — И поэтому я сделаю все, чтобы он чувствовал себя счастливым, даже если для этого потребуется пройти сквозь стену.