Джоанна Линдсей: Погоня за счастьем

Но теперь Линкольн был дома. Здесь он родился и провел первые десять лет жизни. К сожалению, его страхи оправдались. Ярость охватила его с новой силой, стоило лишь бросить взгляд на мать, одиноко стоявшую на крыльце, когда они выбирались из экипажа. Сколько раз Элинор вот так, с тревогой ждала возвращения сына! Вид матери и воспоминания, нахлынувшие на него, должны были растопить сердце. Но вместо этого во рту был вкус желчи.

В последний раз он видел ее десять лет назад, во время одного из многочисленных визитов в Англию. Тогда он не смог уклониться от встречи. Но, становясь старше, он изобретал все больше хитроумных предлогов, действовавших прекрасно… до сегодняшнего дня.

Она казалась старухой. И дело было не только в возрасте. Да, ей было около пятидесяти, но выглядела она семидесятилетней. Волосы совсем поседели, хотя тогда, во время встречи, серебро только поблескивало в густых прядях. Лицо усталое, словно жизнь стала для нее тяжким бременем.

Она была вся в черном, как в трауре. Но по ком? Эта женщина была богата, могла много путешествовать, пока еще позволял возраст, снова выйти замуж, делать все, что пожелает. Но вместо этого предпочла остаться здесь, существовать в одиночестве, и, возможно, сейчас жалела об этом.

Но Линкольн не испытывал к ней ни малейшего сочувствия: все затмевал слепящий гнев. Только неимоверным усилием воли он заставил себя остаться на месте, вместо того чтобы прыгнуть в экипаж и умчаться прочь. К сожалению, он не сможет сдерживаться долго. Они собирались пробыть здесь не менее недели, прежде чем вернуться в Лондон, к началу сезона. Повезет, если он сумеет протянуть несколько дней в ее обществе, не выплеснув накопившейся горечи.

Генриетте пришлось подтолкнуть его к дому. Проходя мимо, он просто кивнул Элинор, сухо бросил «мама» и проследовал в гостиную, не удостоив мать лишним взглядом. Поразительно, как еще ему удалось хотя бы это!

Тетушка своей обычной оживленной болтовней заполнила неловкую паузу, которая последовала за холодным приветствием.

Беда в том, что Линкольн никак не мог успокоиться. Он подошел к окну гостиной, выходящему на север, и при мысли об этих гнусных дикарях взбесился окончательно.

Прошло полчаса, а он все еще не шевельнулся, хотя тетка и кузина давно устроились наверху. Боялся спросить себя, что сделает, если Элинор спустится вниз одна, без Генри или Эдит.

Однако страхи не оправдались. За спиной раздался знакомый голос:

— До чего же приятно снова видеть вас после стольких лет, молодой хозяин! Вы меня помните?

Линкольн обернулся. Перед ним стоял мистер Моррисон, протягивая чашку с чаем. Из всех слуг в доме англичанкой была только горничная Элинор. Та привезла ее с собой, когда вышла за Доналда. Кроме того, она принесла в дом английские привычки, одной из которых был пятичасовой чай. Моррисон был дворецким еще до приезда молодой хозяйки и, очевидно, до сих пор оставался в этой должности. Но неужели он всегда был таким маленьким и согбенным?

Линкольн не помнил. Разумеется, сам он перед отъездом в Англию еще не успел вытянуться в полный рост: шесть футов четыре дюйма, так что Моррисон казался тогда гораздо выше.

— Разумеется, мистер Моррисон. Вы почти не изменились.

Приземистый шотландец рассмеялся… нет, скорее, закудахтал.

— Зато вы стали совсем другим. Не знай, что матушка вас ожидает, наверняка не узнал бы.

Линкольн не считал, что очень уж изменился, разве что вырос. Впрочем, перемен не замечаешь, когда столько лет подряд каждый день видишь в зеркале собственное лицо. Волосы были так же черны, глаза все такие же карие. Правда, черты стали более определенными. Женщины находили его красивым, хотя Линкольн считал, что его титул не менее привлекателен, чем внешность.

Линкольн взял чашку, но не стал пить, а вместо этого поставил ее на подоконник. Сам он предпочел бы что-то более крепкое, способное оглушить.

— А те дикари до сих пор здесь живут? — спросил он, кивнув на окно.

— Сомнительно, поскольку с тех пор они успели вырасти. Но о них мало что известно, во всяком случае, никаких слухов до нас не доходит, ни благоприятных, ни дурных.

Линкольну не пришлось объяснять, кого он имеет в виду. Не он один считал дикарями именно этих шотландцев. Даже в детстве они отличались редкой необузданностью нрава. И тогда жили в четырех милях отсюда к северу, достаточно далеко, чтобы он мог никогда с ними не встретиться… если бы еще ребенком не забрел на их земли.