Виктория Холт - Единственная любовь королевы

Однажды, когда у отца был прием, они с Эрнестом набили карманы плаща одной из приехавших дам творогом. Они как раз находились в гардеробной, когда ей помогали одеться, и имели возможность наблюдать, как она сунула руку в белое месиво у себя в кармане. Конечно, она сразу догадалась, чьих это рук дело, и принялась их бранить. Альберт при этом смотрел на нее укоризненным взглядом, а Эрнест чуть не задыхался от смеха.

Подобные шутки они устраивали не раз. Снисходительная мачеха оправдывала их перед герцогом тем, что через подобный период проходит большинство мальчишек, и даже к лучшему, что Альберт не такой уж и паинька.

Однако больше Альберта привлекали серьезные занятия. В нем уже заявляло о себе растущее достоинство, и грубые шутки начинали ему все больше претить. Музыка стала его любимым увлечением: он хорошо играл на рояле и органе, немного сочинял; обладая хорошим голосом, он нередко упражнялся в пении; он освоил рисунок и живопись, проявлял интерес к науке и по секрету признался брату, что хотел бы написать книгу, очень интересную, о германской мысли и философии. Вдобавок ко всем этим интеллектуальным достижениям он мог бы похвастать и физическими: он умел фехтовать, хорошо плавал и ловко управлялся с лошадью. Единственное занятие, которого он старался по возможности избегать, были танцы — и не из-за необходимости совершать определенные движения, а потому, что нужно было браться за руки с особами противоположного пола и еще потому, что в этой процедуре, как он сказал Эрнесту, было что-то эротическое. На что Эрнест со смешком ответил:

— Это как раз то, что мне в танцах нравится.

Мачеха обратила внимание, что, когда его знакомят с дамами, он робеет.

— О, это пройдет, — сказал отец. — Он ведь совсем еще мальчик.

Когда Эрнесту исполнилось семнадцать, наступило время его конфирмации. По мнению герра Флоршютца, Альберт тоже мог принять участие в этой церемонии: он развит, серьезен в своих намерениях, почти ни в чем не отстает от брата.

И вот в вербное воскресенье в часовне Кобургского дворца братьев целый час гоняли по катехизису. Ответы Альберта произвели впечатление на собравшихся, и когда его спросили, будет ли он поддерживать протестантскую церковь, он не просто ответил «да», но и решительно добавил:

— Мы с братом твердо намерены оставаться верными признанной истине.

В шестнадцать лет Альберт выглядел настоящим принцем, и в Кобурге мало кто придавал значение тому, что в общении с дамами ему недостает обходительности.

Почти год спустя герцогу Эрнесту пришло из Англии письмо; прочитав его, он позвал сыновей и сказал им, что получено приглашение.

— Оно от вашей тети, герцогини Кентской. Она просит, чтобы я пожаловал с визитом и захватил с собой вас обоих. Есть также письмо от дяди Леопольда. Я подозреваю, что он-то все и устроил.

Эрнеста охватило возбуждение, Альберт же пребывал в некотором страхе. Он понял, что означает это приглашение, как и то, что его юность не может длиться вечно. «Ему почти семнадцать» — в королевских семьях возраст вполне подходящий для брака. Не означает ли это приглашение, что приятной жизни, которой он столько лет жил с Эрнестом, пришел конец?

— Предстоит как следует подготовиться, — сказал отец. — Дядя Леопольд не хочет, чтобы они предстали перед своей английской родней как нищие.

А в лесу было так красиво! Альберт не замечал, как летит время, рассматривая образцы, собранные им для «музея», и вспоминая, как они им достались.

— Неужели придется все это оставить? — вздыхал он.

— Детские реликвии, — снисходительно заметил Эрнест. Альберт с грустью посмотрел на брата. Если сам он был более ученый и более серьезный, то Эрнест, в некотором роде, — более взрослый.

— Ты только подумай, что все это значит, — продолжал Эрнест. — Мы увидим твой маленький образец совершенства из Кенсингтона.

У Альберта по спине побежали мурашки.

— Возможно, она предпочтет тебя, Эрнест.

— В том, что кузина Феодора ко мне неравнодушна, я больше чем уверен, а ведь она единокровная сестра кенсингтонской кузины.

— Я думаю, Эрнест, женщины всегда будут предпочитать тебя.

— Это потому, что я с ними гораздо любезней, чем ты. Тебе бы только чуть польстить им, и они сразу же падут перед твоей красотой.

— Нет, на это я решительно неспособен.

— Твоя беда в том, что ты слишком серьезен и слишком праведен. А женщинам нравится совсем другое. Им нравятся, грубо говоря, смех и грех.