Барбара Картленд: Неразгаданное сердце

— Я люблю тебя, — пробормотал герцог голосом, полным страсти.

Он целовал ее щеки, глаза и волосы, а потом поцеловал шею, где от волнения и счастья бился пульс. Он целовал ее плечи и белизну чуть выступавшей в декольте груди, и снова губы.

— О, Вирджиния! Вирджиния!

Ей казалось, он зовет ее откуда-то издалека, и она почувствовала, что трепещет от неведомого ей ранее восторга. Она словно музыкальный инструмент отзывалась на каждое его прикосновение. Ей почудилось, словно его губы выпили всю ее душу из тела, и теперь она полностью в его власти.

Как долго они простояли, не разжимая объятий, Вирджиния не представляла, а потом вдруг она ощутила себя свободной.

— Я тебе что-то покажу, — сказал герцог.

Он взял ее за руку и повел с террасы в круглую комнату храма. На всех окнах и дверях были опущены шторы, и, шагнув сквозь них, они оказались в необычном, колдовском месте. Прямо напротив террасы, с которой они пришли, находился альков с отдернутыми занавесками. В нем стояла кровать.

Это была самая удивительная кровать, которую когда-либо видела Вирджиния. Под балдахином, с резными фигурками в виде сотни маленьких розовых, белых и позолоченных купидонов. Купидоны свешивались с потолка — у каждого в крошечной ручке по зажженной свече. Они будто парили в воздухе над огромной кроватью, увенчанной сплетенными сердцами. Все было пронизано ароматом лилий, мягким светом свечей и атмосферой красоты, любви и страсти.

С минуту Вирджиния стояла не шелохнувшись, а потом повернулась и взглянула на герцога. Он больше не касался ее, а стоял немного в стороне, не отводя взгляда от ее лица.

— Я говорил тебе, — очень тихо произнес он, — что здесь был храм любви. Мой предок, который построил его и привез все вещи из Австрии, сделал это для той, которую любил больше жизни. Они были очень счастливы, те любовники из прошлого, очень счастливы, Вирджиния.

Он замолчал, а потом продолжил:

— У крыльца тебя ждет карета. Я не стану умолять тебя, я не стану никоим образом отговаривать тебя от возвращения в замок. Я только повторю, что уже говорил. Я люблю тебя всем сердцем. И не могу предложить тебе ничего, кроме своего сердца. Оно — твое, Вирджиния, делай с ним, что хочешь. Только его я могу положить к твоим ногам.

Наступила тишина. Голос герцога эхом прозвучал в благоуханной комнате. Вирджиния была совершенно неподвижна. Ей показалось, что свечи и те перестали мигать. Все вокруг было в ожидании… ее ответа. Затем, как бы не выдержав напряжения, герцог резко произнес:

— Если ты должна уйти. То уходи скорей, Вирджиния, или я не в силах буду отпустить тебя. Я люблю и боготворю тебя, но я мужчина и жажду владеть тобой. Ты мне нужна! Я весь истосковался по тебе! Я стремлюсь к тебе как ни один мужчина не стремился к женщине…

Его голос затих. Вирджиния увидела выражение его лица и осознала, что он находится почти на грани срыва. Внезапно она поняла, что ей делать. Она не шевельнулась, только сказала, очень, очень тихо:

— Я люблю… в тебе… мужчину, Себастьян! С невнятным, торжествующим возгласом герцог подхватил ее на руки, поднял высоко в воздух и, прижав к сердцу, понес к огромной кровати.

Тетя Элла Мэй месила тесто на кухне своей фермы. Взглянув в окно, она увидела Вирджинию, возвращавшуюся по пыльной дороге. Тетя Элла Мэй вздохнула и принялась месить с удвоенной силой, как бы вымещая свои чувства, потому как она сразу поняла по походке Вирджинии, по ее опущенным плечам и склоненной голове, что почтовый ящик пуст.

С тех пор как Вирджиния вернулась, она дважды в день наведывалась к почтовому ящику на главной дороге, но всегда возвращалась обратно с пустыми руками. Не в состоянии сосредоточиться на приготовлении печенья, тетя Элла Мэй несколько раз бросала взгляды на Вирджинию, пока та подходила к дому, и увидела, что ее племянница повернула от входа и ушла в сад.

Поддавшись внезапному порыву, тетя Элла Мэй бросила кухню и, пройдя через дом, оказалась на широкой деревянной веранде. Вирджиния бродила среди цветов и сама немного была похожа на цветок, когда солнце освещало неяркое золото ее волос.

— Пропади он пропадом! — проворчала себе под нос тетя Элла Мэй. Ей хотелось подойти к Вирджинии, обнять ее и попытаться оградить от всех терзаний и несчастий. Но она с отчаянием сознавала, что ничем не может помочь — ничем, кроме того, что уже сделала.

Когда неделю тому назад Вирджиния вернулась бледная, изнуренная, как будто не спала много ночей, тетя Элла Мэй крепко обняла свою девочку. Но ее любовь, казалось, не в состоянии растопить то, что превратилось в лед. Однако вскоре Вирджиния не выдержала и заговорила.