София Нэш: Скандальная репутация

Девушка, собрав все силы, твердо смотрела на него.

— Конечно, ваша светлость! Мы не сделали ничего дурного.

— Твоя дерзость невыносима, — поморщился герцог. Он подошел к ней вплотную, и Розамунда почувствовала застарелый запах табака и слишком сладкого одеколона.

Во рту Розамунды появился металлический привкус. Очевидно, она до крови искусала внутреннюю поверхность щек.

— Тогда почему у тебя платье сзади измято и в песке, а прическа в беспорядке? — грозно вопросил герцог.

Розамунда инстинктивно тронула рукой затылок и почувствовала, что в волосах запуталась сухая трава. К горлу подступила тошнота.

— Я долго ехала верхом и решила немного отдохнуть перед возвращением домой, — сказала она и отряхнула юбку амазонки. — Некоторое время я сидела на земле, и, вероятно, немного испачкалась. — Она вовсе не собиралась признаваться в том, что долго плакала, забившись в какие-то кусты.

Герцог, усмехнувшись, обернулся к графу Лэнгдону.

— Вы говорили, что ваша дочь — умная особа с покладистым нравом и легко приспособится к своему новому положению. А она даже соврать толком не может!

Розамунда посмотрела на лорда Самнера в надежде, что он заметит ее отчаяние и все же придет на помощь, но тот отвернулся.

— Но ваш сын… он любит другую!

Генри резко обернулся к Розамунде. Его физиономия была искажена болезненной гримасой.

— Мой сын знает свои обязанности. Он не любит никого, кроме своего отца. И тебе стоило бы у него поучиться. — Герцог нетерпеливо вздохнул. — Ну, хватит об этом. Ты должна меня благодарить за то, что я решил спасти твою репутацию. Собственно говоря, моему сыну пришла пора жениться. Но если бы речь шла не о твоем отце, заверяю тебя, я не стал бы ничего предпринимать. Так что тебе остается только сказать спасибо. Хотя я вижу, что ты так и не усвоила хорошие манеры. Что ж, встретимся ровно через месяц в Сент-Джордже. Там и начнется твое перевоспитание. Я договорюсь с нашим епископом, — сказал герцог.

— Нет, — едва слышно прошептала Розамунда.

— Что ты сказала? — прошипел герцог. Девушка видела, что его пальцы дрожат от ярости.

— Я сказала — нет, — громче повторила она, сделала несколько шагов назад и почти уселась на стол отца. — Я не выйду замуж за лорда Самнера.

В комнате повисло зловещее молчание.

— Ваша светлость, — сказал граф. — Пожалуйста, извините нас. Конечно, все будет так, как мы договорились. Розамунда понимает, какую высокую честь оказал ей ваш сын, сделав предложение, и принимает его. Я поручу моему поверенному в Лондоне урегулировать все вопросы, связанные с бракосочетанием, а вы получите специальное разрешение архиепископа Кентерберийского. От имени моей семьи я благодарю вас за визит. — И он низко поклонился.

Розамунда шагнула вперед.

— Но я не…

Прежде чем она смогла договорить, герцог ее ударил.

Острая боль обожгла щеку — от уголка глаза до подбородка. Но хуже всего было то, что отец даже не попытался защитить ее. Именно в этот момент Розамунде стало ясно, что она утратила любовь и доверие своего единственного родителя. Чувство потери было таким сильным, что бедняжка едва не разрыдалась. Ее охватило самое настоящее отчаяние, стиснувшее горло и не позволявшее дышать. Она почувствовала себя пешкой, лишенной права влиять на собственное будущее, зверем, угодившим в капкан браконьера.

Она тщетно старалась успокоиться. Когда они с отцом останутся наедине, он непременно поверит, позволит объяснить, что произошло какое-то чудовищное недоразумение, и избавит от этой катастрофы вселенских масштабов. Все опять будет хорошо.

Затянувшееся молчание давило. Казалось, его можно было потрогать. Минуты шли. Наконец Финн сдвинулся с места и повлек Розамунду к выходу. Последним, что она увидела, было лицо отца, исполненное праведного негодования.

Судьба настигла ее.

Сестра как-то поинтересовалась, что чувствует Розамунда, стоя на высоком пьедестале, куда ее поместил отец. Тогда девушка не поняла, что Сильвия имеет в виду. Зато поняла теперь, впав в немилость. Падение с высоты оказалось весьма болезненным. Только Розамунда все равно не могла уразуметь, за что ее наказывал Бог — или дьявол.

Последующие дни слились в один непрекращающийся кошмар. Отец требовал от нее согласия на брак с Генри, она отвечала упорным молчанием. Девушка знала, что скорее умрет, чем сдастся, и понимала, что отец принял такое же решение. Десять дней, проведенных в запертой комнате на хлебе и воде, ничего не изменили. Потом отец, не говоря ни слова, открыл дверь ее покоев и отбыл в Лондон, приказав остальным домочадцам присоединиться к нему через две недели. Пора было что-то предпринять.