Он пошел в комнату как-то торжественно. Лили, хорошо знавшая старика, тотчас увидела, по выражению его лица, что он принес какую-то важную новость. Он подвинул высокий необитый дубовый стул к стене и, делая вид, что осматривает место, где должна была висеть самая большая картина, сказал, не поворачивая головы:
— Госпожа советница может радоваться, — наступает конец беспокойствам... Тот, — он никогда не осмеливался произносить имя соседа в присутствии своей госпожи, — тот, завтра уезжает в далекое путешествие, чемоданы уже упакованы... Это рассказывал его кучер в булочной, где я заказывал торты.
Лили молча с крепко сжатыми губами прислонила к стене картину, на которой был изображен Орест и которую она держала в руках. Она, как лунатик, направилась к двери, точно какая-то [21] демоническая
сила гнала ее вперед. Высокая дубовая дверь с шумом затворилась за ней, но ни советница, ни Зауэр не заметили этого.
Советница приняла сообщенную новость, по-видимому, равнодушно и только стала внимательно смотреть в окно, между тем как Зауэр взбирался на стул. Сняв картины, нарисованные пастелью и уже выцветшие, он повесил «Ореста» на прежний гвоздь, но тяжесть оказалась слишком велика.
Картина упала, едва он отнял руки. Попытка удержать ее не удалась, и она, попав на угол каминного карниза, повисла на нем, и в то же время послышался легкий треск разорвавшегося полотна.
— Ах, как ты неловок, Зауэр! — вскричала сердито советница.
Зауэр слез со стула и снял картину, на том месте, где было лицо Ореста, расходились а разные стороны бесчисленные трещины.
— Полюбуйся, что ты наделал! — ворчала советница и приподняла разорвавшееся полотно, но тотчас в ужасе отняла руку, как будто ухватилась за раскаленное железо, и лицо ее покрылось смертельно бледностью от страшной неожиданности: пара больших темных глаз с трогательной кротостью смотрела на нее из щели.
— Уйди, Зауэр! — пробормотала она и прикрыла рукой трещины. — Потом развесим картины... Уходи, уходи! — повторяла она с возрастающей горячностью, указывая на дверь, за которой он, наконец, скрылся.
Из груди ее вырвался тихий вздох, похожий на стон. Она схватила ножницы; дрожащей рукой, но энергично и беспощадно разрезала она картину, до сих пор так почитаемую, и когда все клочки полотна были удалены, перед испуганными взорами советницы, как живая, предстала девушка поразительной красоты. Луч солнца золотил ее удивительно нарисованные волосы, и темный бархат одежды свободно падал мягкими складками; внизу в углу картины стояло имя А. Ван Дейка.
— Так он сделал это! — пробормотала беззвучно советница. — И потомки Губерта были правы, называя ею «вором»... Какой ужас! И он мог жить после этого бесчестного поступка и спокойно допускал своих близких бранить обокраденных! Потому-то его последнее слово было «павильон», который почитался и берегся, как священное завещание покойного! Все его потомки умерли с убеждением, что их ненависть справедлива, и только мне, последней в роде, приходится увериться в противном, и я должна буду признаться тому, что всеми уважаемый Эрих через восемьдесят лет оказался вором.
Она пристально смотрела на прелестное улыбавшееся лицо и с ужасом думала о той минуте, когда ее дед, обезумевший от страха, пробрался ночью в незапертый дом доверчивой семьи, о тех часах, когда он, скрывая за замками и задвижками свою недостойную тайну, рисовал голову Ореста, которая в продолжение почти целого столетия завистливо скрывала невинное грациозное личико девушки.
Надворная советница не колебалась ни минуты в намерении возвратить картину настоящему владельцу, и немедленно, потому что завтра он должен был отправиться в путешествие... Какая ужасная задача для нее! Она должна была принудить себя просить своего противника пощадить честь ее деда; строгое неподкупное чувство справедливости говорило ей, что многолетняя несправедливость должна быть искуплена. Но когда она думала о том, что сосед может обойтись с ней надменно и беспощадно, кровь ударяла ей и голову и она боялась за свой горячий темперамент, который мог все испортить. После сильной внутренней борьбы она вышла из зеленой комнаты, заперла дверь за собой на ключ и в сенях позвала Лили слабым голосом, но ответа не было.
Молодая девушка, выйдя из комнаты, отправилась в сад. Все ее мысли сосредоточились на том, что он уезжает, не простившись с ней. Ее жестокие слова: «Постарайтесь больше не встречаться со мной» в самом деле были последними... Это невозможно! Она шла дальше, но не по длинной окольной дорожке, а по кратчайшей дороге через огород. Она не чувствовала, как палящее полуденное солнце пекло ей голову, напрасно терновник цеплялся за ее платье, и испуганные птицы кричали и порхали в чаще, как будто хотели удержать ее от шага, противоречащего девичьей гордости... Она вошла в павильон. Там лежали еще обломки разломанной стены, и на полу, который прежде трудолюбивая Дора держала в безукоризненной чистоте, видны были многочисленные следы, ведшие к саду тети Вари. Отверстие в стене значительно увеличилось.
Читать дальше