Евгения Марлитт - Синяя борода

Надворная советница давно уже сняла очки и положила их перед собой на раскрытую книгу; она испытующе и с удивлением смотрела несколько минут на печальное лицо молодой девушки.

— Но, дитя мое, — прервала она, наконец, мертвую тишину в беседке, — если кто не знает, что ты плетешь венок для невесты, может подумать, что это для покойника. Какой у тебя вид! Разве такое лицо подходит к свадьбе?

Лили вздрогнула при этих словах, и бледное лицо се на минуту яр ко вспыхнуло.

— Положим, по мне этот венок возбуждает печальные мысли, — продолжала тетя Варя, не получив ответа, — свадьба эта против желания и воли родителей, которые не одобряют несчастного выбора своей дочери. Из-за этого происходили а их доме ужасные сцены! В наше время все было иначе; тогда больше уважали мнение родителей, и, как мне кажется, любили их с большим самоотвержением.

Слезы навернулись ей на глаза; она бесцельно устремила их в пространство, и на губах ее появилась печальная улыбка.

— Я очень любила своего отца, — начала она снова, — и ни за что в мире не решилась бы его огорчить! У меня до сих пор сжимается сердце, когда я вспоминаю о том, как я, будучи еще совсем маленькой, спросила его однажды: «Папа, почему у всех детей две руки, а у меня только одна?». И если и проживу его лет, я не забуду, как побледнело его милое лицо и так странно изменилось, что я вскрикнула и принялась плакать. Я никогда больше не спрашивала его об этом, но всякий раз, когда другие смотрели на меня с сожалением, я дрожала от страха, что он заметит это и рассердится. Потом он велел сделать мне искусственную руку, которая стоила очень дорого, потому что была так хорошо сделана, что ее нельзя было отличить от настоящей, и которая дала мне строгий урок и доказала, что всякая фальшь наказывается. Видишь ли, дитя мое, с тех нор прошло тридцать лет, а я до сих пор помню все до мельчайших подробностей. Я никогда не была красива и не отличалась хорошими манерами и деликатностью, и так как я всегда любила истину, то поэтому была еще и груба; все это я отлично знала... Со мной неохотно танцевали на балах, и то благодаря тому только, что мой отец был богатый и очень уважаемый человек. Поэтому я была очень удивлена, когда нашелся человек, который охотно разговаривал со мной; он был не здешний, приезжал сюда иногда по делам и бывал в доме моего отца. Он бывал у нас охотно и оставался дальше, чем надо было по делам; я тотчас поняла, что он делал это для меня и была очень благодарна ему. Однажды как-то, после довольно продолжительного отсутствия, он пришел к нам; я встретила его в сенях и была очень довольна, что он приветливо и радостно посмотрел на меня; вдруг он совершенно неожиданно взял меня за руку — и это была фальшивая левая... Всегда делается как-то страшно, когда видишь смертельно испугавшегося человека, и в ту минуту у меня от страха перестало биться сердце, так как он стоял передо мной бледный, как мертвец; мне кажется, у него закружилась голова, и он был близок к обмороку от испуга и отвращения. Он с ужасом посмотрел на меня и оттолкнул от себя несчастную искусственную руку, как будто бы это была змея... Мне это было очень больно, но я стиснула зубы и никому не показала виду, так что мой отец умер, не узнав, какое горе я пережила. С тех пор я ее не употребляла более — с меня довольно было и этого наказания!

— А этот человек, тетя? — спросила Лили тронутая.

— Он тотчас же повернулся, вышел из дома и долго не приходил... Потом он женился на одной из моих приятельниц, — говорила надворная советница почти сурово; она хотела, очевидно, принять шутливый тон, но ей это не удалось.

Сообщение тети Вари и многие другие намеки относительно этого не оставляли для молодой девушки сомнения в том, что человек этот был ее отец. И как же отплатила она ему за это горькое испытание? Она осталась навсегда его верным другом, и когда он однажды благодаря несчастным спекуляциям — он был банкир — стоял на краю гибели, она отдала в его распоряжение все свое состояние и тем спасла его. Родители Лили поэтому очень уважали ее, и мать на смертном одре просила Лили никогда не огорчать ее старой приятельницы к стараться развлекать и утешать ее.

— Никто лучше меня не знает, что можно сделать с возмутившимся сердцем, обладая твердой волей, — добавила после некоторой, паузы надворная советница. — Но теперь люди стали уже не такие — с каждым днем все более и более слабеют и в физическом и в нравственном отношении. «Я люблю» стоит на первом месте, а молчаливое самопожертвование становится все реже и реже.