Элоиза Джеймс - Неприличные занятия

— Он не поверит, что я принадлежу к высшему обществу.

— Поверит.

— Даже если так, — в отчаянии сказала Линнет, — он ни за что не поверит, что я отношусь к подобным женщинам. К таким, которые… которые танцуют в одной сорочке!

— По-моему, она танцевала голой, — поправила герцогиня, явно наслаждаясь сложившейся ситуацией. — Линнет, деточка, тебе полезен свежий воздух.

Линнет помотала головой.

— Я деревенская серая мышка. Никто в такое не поверит.

— Ты красивая, — сказал Джас, беря ее лицо в ладони. — Маффорд сразу же поверит, что половина джентльменов Лондона пыталась тебя соблазнить.

— У меня есть горничная-француженка, — вмешалась герцогиня, окидывая Линнет пристальным взглядом. — Она периодически чудовищно непочтительна, но способна творить чудеса. Увидишь, она сможет превратить деревенскую мышку в прекрасного лебедя. Мы также позовем мою вторую крестницу, Пэйшенс, графиню Коултер. У нее на беду непревзойденный талант к мелодраме: она не так давно в шутку заставила половину светского общества поверить, что она графиня Фрейзер.

— Зачем она это сделала? — спросила Линнет.

— Это заставило ее мужа сделать стойку и обратить на нее внимание, — ответила герцогиня. — Чем больше я об этом думаю, тем больше моя уверенность, что она нам идеально подойдет. С тобой и Пэйшенс у этого олуха не останется выбора, кроме как признать, что мемуары подлинные.

Поверьте, любезный читатель, мне отлично известно, какие страдания причиняет вам эта история безнравственности и порока. Тем не менее мой духовник уверяет меня, что я должен рассказать все по порядку, дабы отвратить юных грешников от мысли следовать за мной по этой стезе.

Когда герцогиня, столь юная годами и столь погрязшая в грехе, открыла дверь в какую-то каморку, похожую на чулан, и возложила на меня задачу сделать ее счастливейшей женщиной при дворе, и я…

Неделей позже Джас наслаждался дружеской партией в бильярд с Дэмиеном, графом Коултером, в ожидании момента, когда графиня и Линнет спустятся из будуара герцогини, где горничная-француженка превращала Линнет в светскую даму.

— Полагаю, ты в курсе, что твоя мать во всем призналась? — спросил граф.

Джас промычал нечто нечленораздельное, готовясь к следующему удару.

— Очевидно, ты не бастард, хотя, по-моему, в это вообще мало кто верил. Ты просто копия своего отца.

— Ну да.

Дэмиен рассмеялся.

— Тебя ведь это совершенно не волнует, да?

— Не особенно.

— Ты сказал матери, что по специальному разрешению женился на Линнет?

Они поженились только этим утром.

— Нет, — ответил Джас. — Когда она смирилась с подобной возможностью, это событие перестало ее интересовать.

Он было прицелился, чтобы сделать удар на большое расстояние, но увидел, что граф смотрит на дверь.

— Полагаю, это твоя жена? — пробормотал Дэмиен. И хотя в его глазах не было ни капли непочтительности, Джасу внезапно захотелось зарычать.

Вместо этого он обернулся.

Его Линнет, его медноволосая малышка Линнет превратилась в совсем другого человека. Большая часть ее волос была собрана на макушке, и лишь несколько тонких локонов падали на плечи. Он никогда не видел ее ни в чем, кроме простого голубого шерстяного платья, закрывавшего ее от головы до пят. Теперь же на ней было платье из темно-вишневого шелка, и оно мало что прикрывало. Просто кусочек ткани вокруг лифа и складки шелка, подчеркивающие роскошные изгибы фигуры. Она выглядела порочно, шикарно и дорого. Выглядела герцогиней по всем статьям, но не из тех гранд-дам, чьи портреты висели в семейной галерее, а представительницей нового вида, озорной и распутной версией, которая, казалось, слишком наслаждалась жизнью, чтобы сидеть неподвижно для портрета.

И все же это, безусловно, была она. Лицо его Линнет было идеальным треугольником с изящными чертами и раскосыми серыми глазами. Брови имели совершенный аристократический изгиб, а губы были такими бледными, словно вообще не имели цвета.

Хотя теперь ее губы были вишневыми, чтобы подходить по цвету к платью, а ее красивые золотистые брови были подкрашены…

— Мне не… — начал он и запнулся, когда увидел, как дрогнула ее улыбка. — Мне не нравится думать о том, что придется сильно побороться за твое внимание, когда ты выйдешь в свет, — наконец сказал он, подходя к ней.

У него руки чесались стянуть с нее этот шелк, довести ее до безумия, до той точки, где она уже не будет осознавать, что ее волосы растрепались, а щеки порозовели. Когда он целовал ее, ее губы становились темно-вишневыми. Ей не нужна была вся эта косметика, чтобы выглядеть красивой.